Генри вздрогнул еще раз.
— Да, — глухо сказал он, — видел. Она там была.
— И что?
— Разорвала помолвку.
— Поразительно. А может, ты не понял?
— Понял. Она сказала, что не хочет меня видеть и займется добрыми делами.
— А ты?
— Я не успел. Она захохотала и исчезла, как электрический заяц.
— Захохотала? Нехорошо. Иногда мне кажется, она немного того…
Генри стал грозным.
— Умереть хочешь? — спросил он.
— Нет, — отвечал Фредди. — Нет, нет. А что?
— Не оскорбляй Пру.
— Значит, ты ее любишь?
— Конечно.
— Я думал, ты рад избавиться от девицы, которая поднимает скандал — из-за чего? Из-за портрета свиньи!
Генри задрожал:
— Это не все.
— Видимо, я не понял.
— Она сказала, чтоб я бросил живопись.
— А, ясно. Кабачок.
— Ты все знаешь?
— Она мне сказала, ну, тогда, перед свадьбой. Ты получил в наследство эту «Шелковицу»…
— Да. Мы вечно об этом спорим.
— Вообще-то она права. Ты хоть посмотри. Дело хорошее.
— Ладно, съезжу. От тебя убегала в истерике любимая девушка?
— Скорее нет. С Агги разное бывает, но в другой манере. Я думаю, это неприятно.
— Что-то такое случается, Фредди. Видишь, какая ты гадина, скажем — свинья.
— Понимаю. Угрызения.
— Я теперь готов на все. Бросить живопись? Пожалуйста!
— Это хорошо.
— Я ей так и напишу.
— А тетя Гермиона перехватит.
— Да, верно.
— Куда уж верней! Когда девицу нашего рода высылают в Бландинг, письма просматривают.
— Тогда передай ей записку.
— Нет, я сейчас не в замок. Ладно, я туда заеду. Если она вернулась — сам поговорю. Подожди. Я скоро.
И он уехал, представляя себе, как Чедвики прижимаются носами к стеклу, жадно глядя вдаль.
Прошло не очень много времени, когда Фредди появился снова.
— Обернулся, как смог, — сказал он. — Если заждался, прости, о тебе же хлопотал.
— Ну как?
— Видел ли я Пруденс? Нет. Она не вернулась. Но ты сперва скажи, ты правда хочешь помириться? Ты готов пресмыкаться и ползать?
— Да.
— Зная при этом, что для брака нет ничего хуже?
— Да.
— Я бы не торопился, Глист. Я знаю твою Пруденс. Дай ей палец — отхватит еще что-нибудь. Со мной она вежлива, где там — почтительна, — но почему? Не распускаю. Эти… э… невысокие девушки — вроде болонок. Ты видел разъяренную болонку? Она…
— Ты рассказывай! — напомнил Генри. — Рассказывай, расска…
— Ладно. Увидев, что ее нет, я позвонил Галли.
— Галли?
— Кому же еще? Если кто-то и подскажет, что делать, то это он. Выслушав все, через две минуты, после одного бокала виски с содовой, он дал нам совет.
— Какой человек!
— Именно. Я тебе рассказывал, как он женил Ронни Фиша на хористке, хотя с ним боролись все наши тети?
— Нет. Так и женил?
— А то! Пределов для него нет. Тебе повезло.
— Что же он предложил?
— Замечал ли ты, — начал Фредди, — что хозяева замков, вроде моего отца, не знают толком, сколько человек у них служит? Возьмем садовников. Выйдет отец утром, идет и видит — оперся кто-то на лопату. Что ж, он скажет: «А, вот верный старый Джо, или Перси, или Питер, или Томас»? Нет. Он скажет: «А, садовник!» Таким образом…
— Ты бы рассказывал, — предложил Генри. — К чему тут садовники? Что предложил Галли?
— Я об этом и говорю. Дядя Галли, из Лондона, сказал, что буквально всякий может наняться к нам садовником. Ясно тебе? Ты заметишь, что ничего не смыслишь в садоводстве. И не надо. Ходи себе с граблями или с тяпкой и гляди поревностней. Купить их можно здесь, у Смитсона. Главное — ревностный вид.
Генри онемел, пораженный величием этой мысли; но тут же увидел и препятствия:
— Разве за ними никто не присматривает?
— Как же, присматривает, Макалистер. Все в порядке. Дал ему пять фунтов. Если к тебе подойдет шотландец, похожий на малого пророка, не пугайся. Кивни и похвали сад. Увидишь отца — кланяйся.
— Потрясающе! — вскричал Генри.
— Я тебе говорил.
— Буду бродить…
— …пока Пру не вернется…
— Поговорю с ней…
— …и помиришься. А то передай записку с верным человеком. Приготовь заранее. В чем дело?
— О Господи!
— Что с тобой?
— Ничего не выйдет. Твой отец меня знает.
— Неужели ты думаешь, — удивился Фредди, — что дядя Галли это упустил? Он вышлет первой же почтой.
— Кого?
— Ее.
Генри побледнел:
— Не ее?
— Именно ее. Он сразу пошел к Биффену и забрал.
— Ой!