— Почему именно за левой?
— Потому что слева лес, да и кювет слева не такой глубокий.
— Хорошо, продолжайте.
— Ну, вскоре я заметил следы шин на обочине. Мы остановили машину и пошли в лес. Ярдов через двести мы увидели машину капитана. Она буквально стояла в кустах. Мы подошли к машине. Сержант пытался открыть двери, но они были заперты.
— Но сначала вы ведь заглянули в машину?
— Да, сержант посмотрел в окно первый. Тут и я заглянул. В машине был только капитан Мэннинг.
— Почему же он вам не открыл двери? Ведь изнутри, по-моему, дверь всегда можно открыть?
— Да, но капитан не мог нам открыть, потому что на его руках были браслеты и он был прикован к рулю. Цепочка охватывала спицу руля.
В зале впервые с начала суда послышался легкий смешок.
— Как же вы открыли машину?
— Сержант выбил стекло.
— В каком состоянии был капитан?
— Я не доктор, но я заметил, что вся правая половина лица у него была разбита.
— Что сказал вам капитан?
— Что арестованный сбежал.
— У меня все, ваша честь, — сказал Магнусон.
— Ваши вопросы, мистер Рондол.
— Благодарю вас, ваша честь. Мистер Смит, — я повернулся к полицейскому — в своем первом показании вы говорили, что капитан Мэннинг приказал вам по радио ждать его на дороге.
— Да.
— А разве два полицейских не могли доставить одного безоружного человека да еще в наручниках?
— Наверное, могли.
— А если без «наверное»?
Смит пожал плечами и покосился на обвинителя, но тот смотрел прямо перед собой и. казалось, мало интересовался происходящим.
— Могли.
— Хорошо. Значит, требование капитана не ехать в Джоллу с арестованным и ждать его прямо на дороге можно считать необычным? Так ведь?
— Да, пожалуй.
— А без «пожалуй», мистер Смит?
— Да.
— А как вы объясните такое требование начальника полиции?
— Я не могу объяснить поступки своего начальника, мистер Рондол. Спросите капитана Мэннинга.
— С удовольствием. Когда до него дойдет очередь. Но все же, мистер Смит, вы опытный полицейский, вы — не автомат. Как, по-вашему, почему капитан Мэннинг не разрешил вам доставить арестованного, то есть меня, в Джоллу?
Он был неглупым человеком, этот Смит. Он чувствовал, куда я клоню. Мало того, я готов был поклясться, что он все прекрасно понимал. Он снова посмотрел на Магнусона, ожидая от него помощи, но что мог сделать обвинитель, если вопрос вполне корректен?
— Лишняя мера предосторожности. Очевидно, капитан Мэннинг считал, что будет спокойнее, если такого преступника доставит в Джоллу он сам.
— Понимаю, мистер Смит, понимаю. Преступник действительно опасный…
— Защита, — прервал меня судья-контролер, — воздерживайтесь, пожалуйста, от неумеренной иронии. Здесь суд, а не… — он замялся, подыскивая сравнение, — …ночной клуб.
Наверное, бедный Ивама был в ночном клубе так давно, что имел о нем самые смутные представления. Остроумие в ночном клубе? А может, он был последний раз в ночном клубе еще в прошлом столетии?
— Хорошо, ваша честь, — я покорно наклонил голову. — Итак, мистер Смит, мы остановились на том, что капитан хотел принять всевозможные меры предосторожности. Так?
— Да.
— Когда он приехал к вам, он приказал, чтобы преступника пересадили в его машину. Так?
— Мы уже говорили об этом.
— Я не спрашиваю вас, о чем мы говорили или нет. Потрудитесь отвечать на вопросы, мистер Смит. Задержанного посадили в его машину. Так?
Судя по тому, как он на меня посмотрел, мы вряд ли когда-нибудь с ним подружимся. Что делать, жизнь надо воспринимать такой, какая она есть.
— Да, — буркнул Смит.
— Скажите, — продолжал я, — сколько обычно находится в полицейской машине сотрудников, когда транспортируется человек, подозреваемый в убийстве?
Магнусон начал ерзать на своем месте. Нет, опасности он еще не чувствовал — он не мог ее чувствовать, — но ему явно не нравилась моя линия. Он прекрасно понимал, куда я гну.
— Обычно три, с водителем. В крайнем случае два…
Теперь уже не только Смит и Магнусон понимали мою тактику. Похоже было, что и в зале многие догадывались, каков будет мой следующий вопрос. Во всяком случае, тишина была необычной.
— Почему же в таком случае капитан Мэннинг приказал сержанту ехать с вами?
Смит стоял в углу, отбиваясь от наседающего противника. За ним родное полицейское управление, героический капитан с разбитой физиономией и шансы на продвижение. Перед — назойливый негодяй, который загнал его сюда своими гнусными вопросами. Господи, кому нужен этот суд, эта дурацкая комедия? Рявкнуть бы сейчас на этого адвокатишку: руки вверх! Врезать бы по физиономии — он бы знал, как крючкотворствовать, как выкручивать наизнанку слова честных людей…
Я улыбался. Я догадывался, что думал сейчас храбрый мистер Смит.
— Я жду ответа, — деликатно напомнил я о себе.
— Не знаю, — угрюмо сказал полицейский. — Спросите самого капитана.
— Благодарю вас за совет, Смит, — важно сказал я, — я обязательно им воспользуюсь. Ваша честь, — повернулся я к судье-контролеру, — у защиты больше вопросов нет.
— Хорошо. Мистер Магнусон, у вас есть еще свидетели?
— Нет, ваша честь. У обвинения больше свидетелей нет. Я думаю, — едва улыбнулся он, — нам больше и не надо.
— Сегодняшнее заседание окончено, — сказал судья-контролер. — Если у защиты есть свидетели, то, учитывая несколько необычный характер защиты, она может передать суду их список, дабы суд мог вызвать их на следующее заседание.
— Благодарю вас, ваша честь, — поклонился я и вручил судье-контролеру список моих свидетелей. А что еще делать, если адвоката уводят из зала суда обратно в камеру?
Глава 2
Снова камера. Милый, родной уголок, Приют одинокой души. Максимальный комфорт, тишина и безопасность. Высшее достижение цивилизации. Если бы не суд, в тюрьму бы стояли очереди.
И все же мне грустно. Печаль сжимает сердце, выхолаживает грудную клетку. Почему? Разве суд идет не так, как я предполагал? Разве я не перейду завтра в наступление? Разве нет у меня резервов для решающей схватки?
Это все были пустые слова. Я знал, почему в горле стоит комок. Я знал это весь день и гнал от себя ответ. Мне не нужен был ответ, я не хотел его, но он все лез и лез в мозг, настойчиво и бесстрашно, как голодное животное к пище.
Где-то в самой глубине моей души, на самом ее илистом дне жила надежда, что Одри все-таки придет. Надежда — удивительное существо. Она может жить там, где жить не должна. Одри не должна была прийти. Она не должна была прийти к человеку, который покушался на жизнь ее отца, человеку, который обокрал его, бежал среди ночи и, обезумев, убил по дороге человека и пытался убить другого. Так должна была видеть меня Одри. Так я выглядел со стороны. Ей должно быть стыдно сейчас. Нет, не за меня. За убийцу никогда не бывает стыдно. Он ниже или выше стыда. Ей стыдно, наверное, за себя. За прикосновение ее руки к моей щеке, за октябрьские звезды, за доверие. Ничто ведь не вызывает такой стыд, как слепое доверие человеку, которому не следовало доверять. И доверяться.
И, несмотря на все это, у меня тлела надежда, что она придет. Нет, не целая надежда, не полнадежды и не четвертушка. Крохотная, микроскопическая частичка, которую не могли убить ни факты, ни разум, ни логика, Но она не пришла. Одри, Одри. странные, напряженно-неподвижные глаза, которые впивались тогда в меня, буравили, стремились проникнуть внутрь, чтобы узнать. Что узнать?
Одри, Одри, почему прикосновение ее узкой руки к щеке наполнило меня тогда такой печалью? Потому что я уже тогда знал, что мы обречены? Что мы стоим по разные стороны барьера? Она не пришла. Чудес не бывает. Наш век развеял веру в чудеса. Чтобы верить в чудеса, нужно хотя бы хотеть верить, а мы отвыкли даже хотеть. Мы знаем, что нам все объяснят, зачем нам верить и зачем нам чудеса?
Гереро верил в чудо. До последней секунды. И он не ошибся. Если все будет так, как я задумал, послезавтра я смогу подать апелляцию. В последний день. О, он быстро обретет свою уверенность, Ланс Гереро! И тогда чудо перестанет быть чудом. Таким как Гереро, чудеса нужны редко.