Я вздрогнул. То ли от порыва холодного ветра, то ли от того, что промозглая сырость пронизала меня насквозь. Я поднял голову. Мне почудилось, что мрак надо мной стал уже не таким плотным. В нем начала угадываться серость. В стакан туши капнули воды. Чуть-чуть пока.
Бедная Одри, прости меня. Когда уж не везет, так не везет. Гереро и папа Ламонт — не каждый вытянет такие карты. И Язон Рондол, идущий доносить во имя справедливости. Доносить на отца. Бедная Одри с беззащитными, испуганными глазами, прости меня. Ты не зря боялась. Ты действительно Кассандра. Ты чувствовала, что я разрушу твой мир. Прости, если можешь. Но ты не сможешь, я знаю. Ты ничего не забываешь. Ни Гереро, ни сорок таблеток снотворного. Ни того, что я принес тебе. Может быть, сорок таблеток скорее нужны были мне…
Небо все проявлялось и проявлялось в слабом проявителе ноябрьского утра, пока наконец я не начал различать ветки на фоне темно-серых туч.
Я встал. Тело у меня затекло, было холодно и печально. Но нужно было преодолевать печаль и жить. Самое, наверное, главное — это уметь преодолевать печаль. Я постоял прислушиваясь. Мне померещилось, что я услышал где-то впереди шум машины, и я побрел в том направлении. Я прошел минут пятнадцать и действительно вышел к дороге. Где я был — одному богу было известно. Я стоял и думал, в какую сторону идти, когда снова услышал шум машины. Было уже так светло, что она шла с потушенными фарами, но на крыше вращался световой маячок. Полиция. Я почувствовал, как с плеч сваливается груз, и в первый раз за многие дни на меня — снизошло спокойствие. Я вышел на дорогу и поднял руку. Машина остановилась. Полицейский за рулем с интересом посмотрел на меня, и мне показалось, что он даже подался вперед. Его товарищ открыл дверцу, поставил одну ногу на асфальт и опасливо выглядывал из кузова, словно боялся, что я вот-вот начну стрелять по ним.
— Доброе утро, — сказал я и протянул водителю свой пистолет. Мне не хотелось, чтобы они подумали, что я что-то скрываю. Я знаю психологию полицейских. Не сводя глаз с моего лица, он быстрым движением схватил пистолет и бросил его на сиденье. — Меня зовут Язон Рондол, — как можно спокойнее сказал я, — и я хотел бы сделать официальное заявление полиции. — Мне они оба не нравились. Они были оба испуганы, напряжены, а испуганный полицейский — одно из самых опасных животных на свете. Я не охотник, но полагаю, что он опаснее кормящей тигрицы.
— Язон Рондол? — переспросил водитель таким голосом, словно я представился ему папой римским.
— Да.
— Протяните руки, Рондол, и не вздумайте мудрить.
Что это значило? Неужели эта банда уже начала действовать? Впрочем, так оно, наверное, и было. Ну что ж, я ведь на это рассчитывал.
— Пожалуйста, — как можно вежливее сказал я и протянул руки.
Надел он на меня наручники виртуозно. Быстрота и элегантность его движений были бесподобны. Если бы у нас проводились национальные состязания по надеванию наручников на ближних, этот джентльмен имел бы неплохие шансы. Мне захотелось поаплодировать ему, но было уже поздно.
Полицейский посмотрел на мои руки с удивлением, покачал головой, словно не веря, что это он надел на меня такие прекрасные хромированные браслеты, и открыл заднюю дверь машины.
— Залезайте, мистер Рондол.
«Мистер» — это хорошо, подумал я. Все-таки я ему понравился. Сам вышел на дорогу, сам остановил их, сам отдал пистолет и сам протянул руки — что еще может сделать законопослушный гражданин представителям власти?
Я откинулся на спинку сиденья. До чего же приятно и удобно сидеть в машине. После нескольких часов, проведенных в холодном, ночном лесу, я наслаждался комфортом. Даже полицейским комфортом с наручниками.
Водитель, обернувшись, продолжал смотреть на меня с немым обожанием, а его товарищ поднял трубку радиотелефона.
— Сержант, это Смит. Он у нас… Да причем «ошибиться», когда он сам назвался… Да точно, сержант. Язон Рондол. И по описанию точно походит… Хорошо, сержант. Где мы находимся? На второй дороге. Примерно на восемьдесят пятой миле. Есть, сержант, будем ждать.
— Поехали? — спросил водитель, не сводя с меня взгляда.
— Нет, сержант приказал не двигаться с места, ждать еще машину.
— Это зачем? — спросил водитель. — Мы что, вдвоем безоружного человека в наручниках не привезем?
— Чего ты меня спрашиваешь? Приедем — спросишь сержанта. Он обожает, когда ему задают вопросы.
Они замолчали. Редко кто умеет молчать так легко, как патрульные полицейские. Перед уходом на пенсию, впрочем, большинство из них начинает говорить сами с собой.
Профессор Ламонт придумал для меня, надо предполагать, что-то необыкновенное, если меня собираются привести в полицию с эскортом. Но что именно? Но думать не хотелось. Я чувствовал, что засыпаю. В лесу я заснуть не мог, а здесь глаза так и закрывались.
— Вот нервы, — услышал я откуда-то издалека голос, а другой ответил ему.
— Позавидуешь.
Это они обо мне, подумал я. Значит, я все-таки заснул. И если я заснул, откуда я могу знать, что сплю? Этой мысли всегда бывает для меня достаточно, если я не хотел засыпать. Проснулся я и на этот раз. И услышал шум подъезжающей машины. А может быть, от этого звука я и проснулся.
— Вот он, сэр.
— Молодцы.
— Спасибо, сэр.
— Как ваше имя? — спросил человек, заглядывая в окно нашей машины.
— Язон Рондол.
Человек прищурился, чуть склонил голову набок и долго рассматривал меня. Как я им всем, видно, нравлюсь, если они на меня насмотреться не могут.
— Похож, — сказал он наконец.
— Я тоже так думаю, — вежливо согласился я.
— Острите? — почему-то обрадовался человек, смотревший на меня.
— Вы мне льстите.
— Еще бы! — торжествующе сказал человек. — Адвокат! Адвокат! Чувствуете, ребята?
Полицейские дружно засмеялись. Кошка и собака — образец нежной дружбы по сравнению с отношениями полиции и адвокатов, это известно всем.?
— Да… Хотя, знаешь, мне, пожалуй, будет спокойнее, если он будет в моей машине. Дайте-ка мне ключ от его браслетов.
— Слушаюсь, сэр, — водитель кивнул мне, чтобы я вылезал, а второй — кажется, его фамилия была Смит — открыл дверцу.
Я пересел во вторую машину. «Сэр». Начальство. Зачем он приехал сюда? Неужели же он действительно думал, что я мог сбежать от двух полицейских, да еще в наручниках? Человек, который сам протянул пистолет и сам отдал себя в руки блюстителей закона. В этом было что-то не совсем логичное. Или действительно бело-розовый профессор обвинил меня в массовом убийстве целого церковного хора и в продаже государственных секретов.
— Разрешите трогаться, сэр? — спросил водитель.
— Да… Впрочем, я лучше сам сяду за руль. А вы, — начальник кивнул мне, — садитесь рядом со мной. По дороге мы сможем побеседовать.
— А мне сесть сзади, сэр?
— Да… Или знаете, сержант, поезжайте вместе со Смитом. И скажите, чтобы они ехали вперед, не ожидая меня. Хорошо?
— Да, сэр.
— Простите, сэр, — сказал я, — как я могу обращаться к вам?
Полицейский вздрогнул.
— Что?
— Я спросил, как к вам обращаться?
— Капитан Мэннинг. Начальник полиции Джоллы.
Джолла. Я не представлял себе, что мы так далеко от Шервуда…
Капитан Мэннинг снова задумался. Какой задумчивый полицейский. Машина с его тремя подчиненными тронулась, быстро набрала скорость и скрылась за поворотом, в последний раз сверкнув маячком на крыше.
Все это было странным. Не укладывалось в обычную схему. Хотя, с другой стороны, ничего особенного как будто не случилось. Просто человек хочет поговорить со мной с глазу на глаз. Кто знает, какие отношения у Ламонта с местной полицией. Все это чепуха. Я стал подозрителен, как. мать, которой дочка сообщает, что остается ночевать у подруги.
Мы ехали молча, ехали совсем медленно. Слишком медленно. Как я себя ни разуверял, я чувствовал, как во мне растет беспокойство.
Я искоса посмотрел на капитана. Бедняга не успел побриться, и его лицо казалось измятым в свете хмурого утра. Не знаю почему, но я почувствовал, как он напряжен. Почему? Казалось бы, он мог расслабиться. Пойман преступник. Через полчаса он будет сидеть за решеткой, а капитан сможет спокойно выпить чашку кофе и побриться. И тем не менее он был напряжен. Я готов был поклясться, что давление крови у него было сейчас не менее двухсот. Он впился в руль так, что костяшки пальцев у него даже побелели. Это на пустынной утренней дороге…