— Это щедрое предложение, но…
Унылые серые глаза изучали меня.
— Обдумайте это прежде, чем ответите. Порой с женщинами нужно общаться руками, если понимаете о чем я, и после этого они приходят в себя. Хорошая взбучка делает более покладистыми некоторых баб. Обдумайте это.
— Обдумаю.
Двигатель «Максвелл» ожил. Я протянул руку — ту, которой перерезал ее горло — но шериф Джонс не заметил. Он был занят, поддержанием искры в машине и регулированием дросселя.
Спустя две минуты он был не более чем уменьшающемся облаком пыли на фермерской дороге.
— Он даже не захотел взглянуть, — удивился Генри.
— Нет.
И это оказалось очень кстати.
Мы закапывали усердно и быстро, когда увидели, что он приехал, и сейчас не торчало ничего кроме одной из голеней Элфис. Копыто было приблизительно в метре от края колодца. Мухи облаком кружили над ним. Шериф удивился бы, и это нормально, но еще больше он удивился бы, когда грязь перед тем выступающим копытом начала пульсировать вверх и вниз.
Генри бросил свою лопату и схватил мою руку. День был жарок, но его рука была ледяной.
— Это она! — прошептал он. На его лице, казалось, не было ничего кроме глаз. — Она пытается выбраться!
— Хватит быть чертовым дурнем, — сказал я, но не мог отвести взгляд от того круга поднимающейся грязи. Это выглядело так, словно колодец был живым, и мы видели биение его скрытого сердца.
Затем грязь и галька, расступились в стороны, и появилась крыса. Глаза, черные как бусинки нефти, заморгали на солнце. Она была столь же велика как взрослая кошка. В ее усах был клочок запачканной кровью коричневой мешковины.
— Вот черт! — заорал Генри.
Что-то просвистело в дюймах мимо моего уха, а затем край лопаты Генри расколол голову крысы пополам, пока она была ослеплена.
— Она послала ее, — сказал Генри. Он усмехался. — Крысы теперь ее.
— Ничего подобного. Ты просто расстроен.
Он бросил лопату и пошел к куче камней, которой мы хотели завершить работу, как только колодец будет полностью засыпан. Там он сел и с интересом уставился на меня.
— Ты уверен? Ты точно уверен, что она не преследует нас? Люди говорят, что тот, кто убит, вернется, чтобы преследовать кого бы…
— Люди говорят многие вещи. Молния никогда не ударяет дважды в одно место, разбитое зеркало приносит неудачу семь лет, крик козодоя жалобного в полночь означает, что кто-то в семье умрет. — Я казался рациональным, но продолжал смотреть на мертвую крысу. И тот клочок запачканной кровью мешковины. От ее сетки для волос. Она все еще носила ее там, в темноте, только теперь в нем было отверстие с ее торчащими волосами. Это выглядит как последний крик моды среди мертвых женщин этим летом, подумал я.
— Когда я был ребенком, я действительно верил, что, если наступлю на трещину, я сломаю позвоночник своей матери, — сказал задумчиво Генри. — Вон, видишь?
Он отряхнул сзади штаны от пыли, и встал около меня.
— Я все же достал ее, я достал эту тварь, верно?
— Ты сделал это! — И поскольку мне не нравилась интонация его голоса — нет, нисколько — я похлопал его на спине.
Генри все еще усмехался.
— Если шериф вернется сюда, чтобы посмотреть, раз уж ты пригласил его, и увидит, что крысы вылезают из тоннеля наверх, у него могут появиться еще несколько вопросов, не считаешь?
Что-то в этой идее ужасно рассмешило Генри. Ему потребовалось четыре или пять минут, чтобы успокоится, и он до смерти напугал ворон с забора, который не пускал коров к кукурузе, но, в итоге он успокоился. К тому времени, когда мы покончили с нашей работой, был уже закат, и мы слышали сов, обменивающихся мнениями, когда они начали свою охоту перед восходом луны с чердака сарая. Камни сверху исчезнувшего колодца плотно лежали вместе, и не думаю, что еще какие-то крысы будут корчиться на поверхности. Мы не потрудились заменить сломанную крышку; не было никакой необходимости. Генри снова стал походить на самого себя, и я решил, что мы сможем нормально поспать ночью.
— Что скажешь насчет колбасы, бобов, и кукурузной лепешки? — Спросил я его.
— Можно я запущу генератор и включу «Хейрайд Пати» по радио?
— Да сэр, можете.
Он улыбнулся этому, своей старой добродушной улыбкой.
— Спасибо, пап.
Я приготовил достаточно для четырех работников, и мы все съели.