— Ты… ты… женишься на мне?
На минуту он задумался над тем, какие изменения могут произойти в его жизни в связи с его женитьбой на ней: с одной стороны, он больше не будет спать один, а его отец не будет приставать к нему по поводу выбора невесты. С другой стороны, женитьба на Пичи сулит много волнений.
Он совсем ничего о ней не знает и нужно потребовать, если он решит жениться на ней, чтобы она научилась хорошим манерам.
— Ты дашь согласие, что станешь леди, достойной носить титул Принцессы Авентины? — спросил принц Сенека.
— Я… Я обещаю носить мою корону каждый день.
Принц уставился в пол, стараясь не засмеяться. Он подыскал слова для того, чтобы задать свой вопрос так, чтобы ей было понятно.
— Обещаешь ты обучиться всем манерам леди? Дашь ты мне слово, что ты постараешься овладеть надлежащим этикетом?
— Этикетом? — пожала она плечами.
— Манерами, — пояснил он.
— Я никогда не кладу локти на стол и пользуюсь салфеткой, а не рукой, — бросилась она доказывать ему. — Я никогда не сморкаюсь, не чихаю и не кашляю, не закрыв рот рукой. Также не имею привычку стучать костяшками пальцев и плеваться.
Сенека был очень рад услышать, что она не любит плеваться.
— Все это хорошо, но я хочу, чтобы ты пообещала мне выучить и другие правила поведения.
— Я… Я обещаю быть самой манерной принцессой на этом острове.
Сенека заглянул ей в глаза. Они сияли от радости.
— Ну, хорошо. Тогда я собираюсь жениться на тебе, — сказал он.
Она пристально и восхищенно уставилась на него и осмотрела с головы до ног всю его высокую фигуру.
Его движения были легкими. Она разглядывала смуглую кожу и плотные мускулы на его груди, темные завитки волос, падающие на виски. Она смотрела на его прекрасное лицо с такими совершенными чертами, что казалось его изваял из редкого дерева великий скульптор. В его синих глазах светилась только доброта и ничего коварного. Он был, несомненно, прекрасен. И он был ее суженым. Порыв восторга захлестнул ее. Она, едва не упав со ступенек, пробежала через комнату и прыгнула ему на шею.
— О, мой дорогой возлюбленный. Я знала, что ты скажешь «да»! Да, я это все знала. Приметы — никогда не врут! — Она взяла его руку и прижала к своему сердцу.
Ее правда, удивило, что он все же собирается жениться на девушке, которой так недолго осталось жить. Но, кажется, он не собирался передумывать, во всяком случае, ничего об этом не сказал.
Нет, теперь она не собирается плакать по поводу своей судьбы. Жизнь настолько хороша и прекрасна, чтобы проводить ее остаток в скорби!
— Клянусь богом, мой самый прекрасный и дорогой, — сказала она, — пока я жива, буду дарить тебе блаженство…
Он уже ни о чем не мог думать, а только ощущать. До сих пор она удерживала его руку между своих грудей. Желание вновь захватило его.
Боже, как она прекрасна!
Это, конечно, был лакомый кусочек и находиться с ней в такой близости было трудно.
— Я говорю, что буду любить тебя так, как никто другой тебя не любил, — пообещала Пичи, заглядывая в его страстно загоревшиеся темно-голубые глаза. — Я, конечно, не могу любить тебя прямо сейчас, потому что я не знаю тебя хорошо. Но я же когда-то узнаю тебя? И я буду обожать тебя как сливовый пудинг. И… И возможно, ты тоже полюбишь меня. Ты знаешь, мое единственное желание, чтобы ты любил меня, чтобы последние дни моей жизни были заполнены любовью — моей и твоей…
Ее просьба полюбить ее заставила его вздрогнуть. Он отступил на шаг от нее.
— Сенека? — произнесла она.
— Да, — ответил он рассеянно. Она надула свои губки.
— Настало время… Он нахмурил брови.
— Время? Для чего?
— Поцеловаться! Ну, больше мы ничего, пока что, не сможем сделать, как только совершить этот грех. Конечно, я никогда этого раньше не делала, но моя соседка миссис Макинтош… Но она говорила, что это очень хорошо. А вообще она говорила, что это — удовольствие для простаков. Но я не знаю, врала она или нет…
Сенека был в замешательстве. Стиль, в котором она пригласила его расцеловать ее, был настолько нелепым, что это его возмущало. А, с другой стороны, это было очень смешно, и он едва сдерживался, чтобы громко не рассмеяться.
Уже не в первый раз она вызывала в нем такие противоречивые эмоции. Практически с того момента, как она ввалилась в его комнату, она злила его, приводила в смятение, вызывала желание, потрясала и смешила.
— Конечно, я думаю, что все будет хорошо, — поправилась вдруг Пичи, заметив выражение его лица. — А может быть грех сразу целоваться? Я тебя совсем мало знаю, а самый ужасный грех, конечно, поцеловать мужчину, прежде чем его хорошо узнаешь. Жаль, Сенека, что ты не сможешь поцеловать меня сегодня. Я не знаю почему, но… но не сегодня…
Сенека опять чуть не рассмеялся.
— Значит, ты отказываешься меня поцеловать, — спросил он.
— Да, но только до тех пор, пока хорошо тебя не узнаю…
Больше всего на свете ему хотелось взять ее в объятья, расцеловать и… Но она смотрела на него своими сияющими зелеными глазами так наивно и доверчиво, что он сказал:
— Сейчас ты ляжешь спать!
— Лягу спать? С чего?
— С чего, — передразнил он ее. — Я полагаю, что тебе нужно выспаться.
— Это означает, что ты хочешь, чтобы я пошла спать?
— Да, — ответил Сенека.
— А почему ты так говоришь?
— Потому, что ты останешься спать здесь. Она раскрыла рот от изумления.
— Черта с два я останусь! Мы еще не поженились. Если ты думаешь, что я из тех девушек, кто сразу прыгает в кровать, ты ошибаешься, Сенека!
Это заявление говорило о ее девственности. Девственность — вот, что было необходимым условием невесты для королевской семьи Авентины. Конечно, потом она станет страстной женой, но это потом.
А сейчас он сказал:
— В будущем, пожалуйста, воздерживайся говорить о таких непристойностях. Ты будешь спать в моей кровати, а я расположусь на диване.
Она взглянула на огромный бархатный диван, а затем на кровать. Затканный золотыми узорами бархатный балдахин над кроватью был настолько длинным, что золотые концы кистей свисали до пола.
Предметом ее желаний было поспать в такой кровати.
— Хорошо, но только никаких фантазий в середине ночи, слышишь? — спросила она. — Ты самый коварный соблазнитель из тех, кого я встречала. А если будешь прилипать со своими штучками, я смогу сказать тебе «нет».
Ее отповедь его развеселила, но наивная честность и тронула, и смутила, и застала врасплох. Ему никогда не давалась такая откровенность. Опять показалось, что они уже где-то встречались.
Ему стало неловко, что он учил ее прятать свои эмоции. Она наклонил голо ну и сказал:
— Я даю тебе слово, что ты будешь в полной безопасности сегодня ночью.
Удовлетворенная его обещанием, она взяла сумку и прошла к кровати. По дороге она увидела, что за аркой есть еще одна комната. Ох, какая это была комната! В мраморном полу была вделана сверкающая золотом ванна. На стенах висели пушистые полотенца и лежали на полках белые куски мыла. И все это многократно отражалось в полностью зеркальных стенках.
— Боже, я никогда не представляла, что может быть такая ванна. Мы мылись дома в деревянной кадке, что стояла у очага. Потом она наполовину сгнила, а отец так и не сделал новой, и нам приходилось ходить мыться в ручье Макинтошей. Боже, какая холодная была там вода! А отец дразнился, что от ледяной воды на груди растут волосы! Но я не верила, что от ледяной воды растут волосы. А тем более у меня. Я ведь девушка…
Она оторвала взгляд от ванной и посмотрела снова на Сенеку. Ее глаза уставились ему прямо в грудь.
— Ты что, никогда за всю жизнь не мылся в ледяной воде? — спросила она. — У тебя такая гладкая грудь, как нос у моли!
Он невольно посмотрел на свою грудь, прикидывая про себя: насколько же гладкий нос у моли? Сравнение его груди с этим насекомым носило явно оскорбительный характер и он возмущенно сказал:
— Сохрани такие неприличные для леди сравнения, для себя. Ясно, Пичи?