Но ни племянник, ни торговец не умели читать мысли. Умели бы - был бы королем не дядя, а племянник. Лицо Амори выражало лишь умеренное недовольство, естественное в сложившейся ситуации, и ничего больше. А на губах застыла неживая, казенная улыбочка. Мол, знаю, что сел в лужу - но все честно, претензий не имею. Чрезвычайно довольный собой, Алкин говорил новеньким рабам, радостно поглаживая куцую и чахлую бородку:
- Ну не дурак ли?
Но Эвинна уже догадалась: дураком был не "он", а сам Алкин. Королевский шепот и косой взгляд, брошенный на Алкина, когда тот раздулся от гордости и ничего не замечал, сказали ей все. Но не предупреждать же проклятого алка - пусть один гад сожрет другого... Пусть зло покарает само себя.
- Шевелись, шлюхин выродок! - раздался над ухом вопль алка. Даже сквозь куртку кнут пробрал по-настоящему. Моррест взвыл, но материться побоялся: он помнил, чем это кончилось первый раз. И ему еще повезло: могут принять за колдуна и выкинуть за борт, могут. А ведь месяц Секиры - далеко не лето... Поосторожнее надо с незнакомыми надсмотрщикам языками. - Ровнее греби, сука!
В тысяча какой-то там раз Моррест налег на весло. Руки давно мелко дрожали от перенапряжения, ладони покрылись кровоточащими волдырями. Пройдя через холодную воду, весло поднялось над поверхностью, разбрасывая свинцово-серые брызги. Поднять из воды и опустить в воду весло было далеко не просто, особенно поднять и опустить там, где нужно, и одновременно с другими. А без одновременности галера не сможет ни набрать скорость, ни идти на веслах.
Вновь Эвинна и Моррест плыли по морю. Как бы в верном направлении - на север, навстречу настоящей зиме. Валы холодной воды били и били в нос, в борта, в корму утлой посудины, они перехлестывали через фальшборт и то и дело окатывали ледяными брызгами гребцов. От всех них шел пар, который подхватывал и рассеивал ветер. Моррест не сомневался: стоит им ненадолго остановиться, чтобы перевести дух и унять бешеное биение сердца - и каждый заработает воспаление легких. Надсмотрщиков, подгоняющих ленивых кнутами, можно было считать санитарами.
Моррест греб машинально, голова была пуста, думать, казалось, не о чем. Последний раз такое с ним было в Ведьмином лесу, в первые дни после "зачистки" Самура. Но теперь все было хуже, намного хуже. Настоящее было безрадостным, будущее тем более не сулило ничего хорошего. Моррест уже предчувствовал, что попадет на этом Гевине на какой-нибудь лесоповал. Или в рудник, или на плантацию, что не лучше. "И почему меня сюда закинуло? - горько думал он. - Лучше бы в 1937-й, или в 1941-й. Тоже бы сдох на лесоповале, но хоть с пользой для страны. А тут буду горбатиться на этого выродка". Эвинне, наверное, повезет больше, ее возьмут в усадьбу прислугой. Хотя... Возьмешь уж такую. Все равно, что с волчицей целоваться.
День сменялся днем - они отличались друг от друга меньше, чем две капли воды. Побудка сапогами, раздача чуть теплой безвкусной баланды - и на скамьи. И уж затем, невзирая ни на дождь, ни на снег - гребля до изнеможения под однообразный барабанный ритм. Ритм входил в плоть и в кровь, он звучал, даже когда гребцов запирали на ночь в трюме, и можно было, наконец, расслабиться. Интересно, было ли Эвинне труднее, когда пленников гнали по обледенелым горам кетадрины? Наверное, ведь ей тогда не было и тринадцати.
Но этот день стал особенным. Нет, их так же, без лишних церемоний, разбудили, накормили такой же мерзкой баландой. Точно так же пригнали к скамьям и приковали каждого к своему месту. И снова загремел барабан, отбивая общий для всех ритм. Моррест греб и греб, не тратя сил еще и на мысли. Он не сразу остановился даже тогда, когда барабан неожиданно, на полутакте, замолчал. Только когда где-то за спиной раздался звон стали, позавчерашний советник, вчерашний скиталец, сегодняшний раб галерный - обернулся.
Цепь натянулась до предела, негодующе зазвенела - но никто не огрел его по спине кнутом. Моррест так и не смог повернуться до конца, ледяной мокрый ошейник впился в кожу. "Да что там творится, абордаж, что ли?"
А железный лязг ширился, к нему прибавились отчаянные вопли. Теперь сомнений не было - на палубе идет бой. Над головой, воткнувшись в фальшборт, ударил метательный нож. А следом на цепь, едва не сломав ему шею, обрушилась тяжеленная секира. Рывок, дребезжащий звон... Кузнец, ковавший эти цепи, явно не любил свою работу. "Восстание!" - наконец сообразил Моррест. Почувствовав себя свободным, он вскочил... И едва успел пригнуться от удара меча. Надсмотрщик, уже не с кнутом, а с мечом, замахнулся по новой - но глухо хрюкнул, падая на окровавленную палубу: другой гребец удачно врезал веслом. Отбросив орудие, парень метнулся к мечу, но Моррест уже сомкнул пальцы на рукояти. Толком орудовать им он не умел, но оружие все равно придало уверенности. Моррест бросился туда, где услышал голос Эвинны, но там все уже было кончено.
"Надо же, не соврало "Сказание", - подумал он. - Из нее и правда получится Спартак в юбке..."
Рабство приятным не бывает. Но неприятности тоже могут быть разными, от одних накладывают на себя руки, а другие едва замечают. Вторая в жизни Эвинны неволя оказалась чуть легче первой: по крайней мере, ее не гнали сквозь стужу по горам, а вокруг не шла бесконечная и бессмысленная война всех против всех. Ее поселили в соседней с Алкином каюте, там даже была прикрепленная к полу скамья, она же кровать. Над ней в стене было прорезано отверстие, через которое был продет разноцветный шнурок. Над дыркой висел небольшой, но звонкий колокольчик, к язычку которого крепился шнурок. Стоило Алкину, желающему видеть новое приобретение, дернуть шнур, как в клетушке Эвинны зазвонил бы колокольчик. На море сухопутное изобретение не годилось: колокольчик звонил не переставая, пока Эвинна не оторвала его совсем.
На корабле находилось множество рабов. Похоже, Алкин и сам промышлял ловлей невольников, не задумываясь о законности: королевскому племяннику все сходило с рук. Большинство рабов сидели, конечно же, на веслах, но кое-кто обслуживал Алкина, а двух невероятно накрашенных, но на редкость глупых девиц принц держал при себе - то ли в качестве наложниц, то ли просто собутыльниц. Судя по тому, что Алкин всерьез налег на алкское красное, а из каюты по всему кораблю разносились винные ароматы, Амори таки осуществои свои замыслы. Но в чем они заключались - Эвинна не знала. Пьяные вопли то и дело доносились из его каюты, Эвинна впервые воочию увидела, как живут - нет, не нищие захолустные рыцари, а королевские родичи и хозяева целых островов и флотов. Ей это не понравилось.
"Таких денег бы хватило, чтобы целая провинция расплатилась с долгами! - вертелось в голове. - А тут такую сумму заплатили подонку - только чтобы позлить дядю-короля! И такие ничтожества нами правят!"
Корабль, набрав воды в устье реки Венит, отплыл в открытое море, теперь он держал курс на Гевин. Шторма не было, но это ни о чем не говорило, зима только-только началась. Пока море было милостиво, но все понимали, что на Гевин надо успеть до бури. Там, прикрытые могучим молом, корабли в гавани не разобьются. Сначала Эвинна надеялась, что, достигнув главной цели - разозлив Амори - Алкин угомонится и забудет о ней. Увы, отчего-то и этому хлыщу дочь Фольвед приглянулась.
- Эй ты, Эвинна или как тебя там! - пьяным голосом, но так, что слышно было даже сквозь стену, заорал Алкин. - Иди сюда, дело есть!
Эвинна вышла. В разделявшей комнатки стене двери не было, следовало выйти на палубу. На миг Эвинна затыла в восхищении - такой красотищи ей видеть еще не доводилось. Казалось, корабль парил посреди бескрайнего синего простора, и трудно было отличить небо от воды. Эти просторы были залиты ослепительным, пусть и холодным солнцем, над едва заметными пенными барашками реяли чайки, точно сполохи белого пламени.