Было очень странно подойти к театру и увидеть над входом имя Джонатана крупными буквами и его увеличенную черно-белую фотографию, которая улыбалась нам со стены. Я двинулась было к парадному входу, но Джонатан повёл нас через боковой, служебный вход. Внутри оказалось довольно грязновато, совсем не так роскошно, как я ожидала. Любоваться было особенно не на что — только бесконечные светло-зеленые коридоры и лестницы, покрытые ковровой дорожкой.
Зато гримерка Джонатана оправдала все ожидания. У него было стильное зеркало с лампочками по краю, за раму которого была засунута фотография Жасмин. Множество шикарных девиц улыбались с фотографий в рамочках-сердечках, с коробок шоколадных конфет, и корзин с фруктами, и со шкатулки с театральным гримом.
Жасмин взяла себе сливу и стала экспериментировать с фиолетовыми тенями для глаз. Потом принялась за меня: подвела мне глаза чёрным карандашом и покрасила губы в ярко-алый цвет.
— На кого я похожа! — слабо протестовала я, но на самом деле мне это даже нравилось. Я совсем не была похожа сама на себя, невзрачную, расплывчатую. Во мне появилась какая-то определённость, как будто Жасмин всю меня обвела чётким контуром.
Джонатан сидел перед зеркалом в футболке и ловко накладывал сам себе грим. Казалось, он ничуточки не волнуется. Если бы мне пришлось выйти на сцену и играть роль на глазах у целой толпы зрителей, я наверняка бы вся тряслась от ужаса.
Когда ему пришло время переодеваться в сценический костюм, мы с Жасмин отправились искать свои места в зрительном зале.
— Самые лучшие места! — сказала Жасмин.
Я ожидала, что это будут два места в партере, но Жасмин потащила меня по каким-то запутанным коридорам, с кем-то поговорила по дороге, потом повела меня вверх по лестнице и открыла маленькую дверцу.
— Ой, вот это да! Мы в ложе! — восхитилась я.
Это было просто невероятно: мы сидели в ложе и смотрели на сцену сверху, отдельно от всех, в своём собственном мирке, обитом пунцовым бархатом. Я перегнулась через бортик, придерживаясь за золочёный поручень, и увидела, что некоторые зрители смотрят на меня снизу вверх, разглядывают, как будто я тоже какая-нибудь знаменитость. Потом заиграла музыка, зажглись огни, и Джонатан выбежал на сцену. Он пел, танцевал, а когда под бурю оваций закончил свой вступительный номер, лихо помахал рукой мне и Жасмин. Мы помахали ему в ответ, как будто готовы были тоже выбежать на сцену и принять участие в представлении.
Дорогой К. Г.!
Интересно, сколько писем я Вам уже написала? Наверное, несколько сотен. Поначалу я записывала их на листочках, вырванных из блокнота, карандашом, печатными буквами, мои строчки гуляли вверх и вниз по странице. Потом я доросла до настоящей почтовой бумаги с мишками, и всех мишек обводила карандашом и пририсовывала им крылья, чтобы они становились медвежьими феями. Потом я увлеклась котятами, потом был период радужной почтовой бумаги, а потом я сходила сума по наклейкам и облепляла ими каждое письмо.
Я вообразила себе, что Вы, наверное, живёте в замке где-нибудь далеко-далеко за морем, и стала вкладывать свои письма в узенькие голубые конверты авиапочты. И ещё я Вам посылала открытки, все открытки с феями, какие только могла найти, хоть они и не такие красивые, как Ваши. А ещё я сама рисовала для Вас фей. А в конце письма я каждый раз рисовала себя.
С любовью,
Из книги Каспера Грёзы «'Ведьмы, лешие, домовые и прочие кикиморы»
Чёрная ведьма
Женщина, занимающаяся недобрым колдовством. По поверью, находится в сговоре с дьяволом.
ГЛАВА 10
— Вы сидели в ложе! — ахала мама на следующее утро за завтраком.
— Подумаешь, ничего особенного, — сказал папа. — Успокойся ты, бога ради. Это просто кресло на маленьком балкончике. — Он зевнул и помешал кукурузные хлопья в тарелке. — Надоела мне эта баланда. Почему нельзя приготовить нормальный завтрак — да хоть бы яичницу с колбасой и беконом?
— Ты сам знаешь, почему. У тебя же повышенное содержание холестерина в крови, — сказала мама. — Жареное тебе вредно.
— Ну хотя бы раз в неделю. Мама по утрам готовила просто сказочную вкуснятину! Нигде больше не пробовал таких гренок, такой жареной картошечки! — Папа причмокнул губами. — И ведь до сих пор никаких проблем со здоровьем, хотя ей уже стукнуло… — Папа запнулся, прищурился, всматриваясь в настенный календарь. — Господи! Сегодня, случайно, не восемнадцатое?
— Восемнадцатое, — ответила мама с лёгким оттенком вызова.
— Сегодня же у нашей старой летучей мыши день рождения, правильно? А мы ничего для неё не приготовили! — Папа с укором смотрел на маму.
— Но я подумала, раз мы с ней теперь не общаемся… — Мама не закончила, только покосилась на Уилла.
Уилл стоял около хлебницы и ел хлеб с клубничным вареньем, намазывая один ломоть за другим. Он не прекратил своего занятия, только стал жевать ещё быстрее, как будто кусок не лез ему в горло.
— Да помню я, помню, — раздражённо ответил папа. — Я пока не страдаю болезнью Альцгеймера. Если подумать, может быть, вот в чем причина того скандала. Она просто помаленьку впадает в маразм.