Мы прошли мимо и сделали еще восемь — девять шагов, потом обернулись.
— Отлично, — сказал Тодд. — Это того стоило. Теперь мы готовы к следующему шагу.
— Следующего шага нет. Мы пригляделись поближе, — сказал я. — Мы знаем, кто он.
— Мы ничего не знаем.
— Мы только хотели увидеть его еще раз.
— Всего пара секунд.
— А ты чего хочешь, сфотографировать?
— Мобильный нужно зарядить, — сказал он серьезно. — Куртка — анорак, кстати, определенно, вблизи.
— Куртка — парка.
Человек был в двух с половиной кварталах от поворота налево, который выведет его на улицу, где он жил.
— По — моему, нам нужно сделать следующий шаг.
— Ты это уже говорил.
— По — моему, нужно с ним поговорить.
— Это безумие.
— Это совершенно разумно, — ответил он.
— Если заговорим, убьем идею, убьем все, что мы сделали. Нельзя с ним говорить.
— Мы зададим пару вопросов, и все. Тихо, на пониженных тонах. Узнаем пару вещей.
— Эта тема не для буквальных вопросов.
— Я насчитал восемьдесят семь вагонов. Ты насчитал восемьдесят семь вагонов. Помнишь.
— Это совсем другое, и мы оба это знаем.
— Поверить не могу, что тебе не интересно. Все, что мы делаем — ищем параллельную жизнь, — сказал он. — Это не повлияет на то, что мы говорили все это время.
— Это повлияет на все. Это насилие. Это безумие.
Я посмотрел вниз по улице на обсуждаемого человека. Он все еще медленно двигался, немного шатко, руки сложены за спиной, где им и место.
— Если тебя так смущает к нему подойти, я сам, — сказал он.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что он старый и хрупкий. Потому что он не поймет, что тебе надо.
— Что мне надо? Переброситься парой слов. Если он посторонится, я тут же уйду.
— Потому что он даже не говорит по — английски.
— Ты этого не знаешь. Ты ничего не знаешь.
Он начал отходить, а я вцепился ему в рукав и развернул лицом к себе.
— Потому что ты его напугаешь, — сказал я. — Одним своим видом. Ошибка природы.
Он пристально посмотрел на меня. Он занял время, этот взгляд. Потом Тодд отнял руку, а я толкнул его на улицу. Он отвернулся и зашагал, а я догнал его, развернул кругом и толкнул в грудь ладонью. Это был пробный удар, предисловие. К нам подъехала машина и свернула в сторону, лица в окнах. Мы схватились. Его было слишком неловко удержать — сплошные углы, мешанина локтей и коленей, и неожиданная сила. Я никак не мог крепко ухватиться и уронил перчатку. Я хотел врезать по печени, но не знал, где она. Он начал размахивать кулаками в замедленном движении. Я приблизился и ударил голой рукой по щеке. Больно стало обоим, он издал звук и свернулся. Я сорвал с него шапку и отшвырнул. Я хотел положить его на лопатки и вбить голову в асфальт, но он чересчур твердо стоял на ногах, все еще издавая звук, настойчивое гудение, научная фантастика. Потом он развернулся, красный и с дикими глазами, и стал бить вслепую. Я отступал и кружил, выжидая, когда он откроется, но он упал раньше, чем я успел ударить, тут же вскочил и бросился бежать.
Человек в капюшоне почти вышел из поля зрения, сворачивал на свою улицу. Я смотрел, как Тодд бежит, длинные вялые пружинистые шаги. Ему стоило ускориться, если он думал нагнать человека до того, как тот исчезнет в сером каркасном доме, назначенном доме.
Я увидел оброненную перчатку посреди улицы. Потом Тодда, бегущего с непокрытой головой, петляющего вокруг языков замерзшего снега. Пейзаж вокруг был пуст. Я ничего не мог понять. Чувствовал себя совершенно отстраненным. Его дыхание видимое, потоки испарений. Я спросил себя, из‑за чего все началось. Он же хотел только поговорить со стариком.