Когда человек уходил, не притронувшись к тарелке, Рут, ни к кому не обращаясь, произносила: «Лютер опять ничего не ест», после чего она убирала со стола нетронутый завтрак, а выписанный счет клала возле кассового аппарата. Из замечаний, которые сопровождали каждый его уход, я понял, что этого человека зовут Лютер Дриггерс и что несколько лет назад он прослыл саваннской знаменитостью. Дриггерс сделал замечательное открытие – он ввел в практику какой-то замечательный препарат, способный проникать сквозь пластик, что привело к изобретению противоблошиных ошейников и противопаразитных покрытий.
Надо сказать, что кое в чем Лютера Дриггерса можно считать современным эквивалентом другого саваннского изобретателя – Эли Уитни. Ни тот, ни другой не получили ни дайма[9] за свои открытия. Эли Уитни свято хранил секрет своей хлопкоочистительной машины, пока добивался патента, но допустил тактическую ошибку, показывая женщинам свое изобретение. Он решил, что представительницы слабого пола все равно не поймут, на что смотрят. В один прекрасный день некий предприниматель, естественно, мужчина, переоделся в женское платье и проник в дом Уитни вместе с группой посетительниц. Вскоре этот человек стал изготовлять такие машины, которые незамедлительно запатентовал. Случай Дриггерса был осложнен тем обстоятельством, что на момент совершения открытия он был государственным служащим, а они не могут требовать денежного вознаграждения за изобретения. Единственный испытанный способ, которым Дриггерс мог заработать на своем открытии, состоял в тайной продаже его какому-нибудь не слишком щепетильному производителю. Однако, пока несчастный Лютер Дриггерс в смятении взвешивал моральные «за» и «против», один из его коллег перебежал ему дорогу.
На лице Лютера Дриггерса навсегда застыла скорбная мина, однако ее причиной являлась не одна только неудачная попытка заработать на противоблошиных ошейниках. Вся жизнь этого человека была отмечена чередой неудачных предприятий. Его ранний брак со школьной подругой продлился чуть больше года. Отец невесты владел супермаркетом, и дочка получила в приданое дом и кучу продуктовых магазинчиков. Когда брак пришел к своему логическому концу, Дриггерс лишился и дома и магазинов. Лютер переехал в бывший морг на углу Булл– и Джонс-стрит, где первым делом переоборудовал обложенную белым кафелем прозекторскую в душ. Позже он продал кое-что из наследства и купил в городе старый дом. Дом он стал сдавать внаем, а сам решил жить в каретном сарае. В процессе реконструкции он уделил самое пристальное внимание одной маленькой детали лестницы – нестандартной ступеньке. Эта ступенька была выше остальных на дюйм, и тот, кто не знал конструкцию лестницы, обязательно спотыкался при подъеме. То была примитивная сигнализация, призванная уберечь от воровства. Такое приспособление использовалось в старые времена очень широко и сохранилось во многих городских домах, но для Дриггерса оно представляло немалую опасность, поскольку он частенько возвращался домой в таком состоянии, что для него могла стать ловушкой даже обычная лестница, не говоря уже о всяких хитрых ступеньках. Но на этом злоключения бедного Лютера не закончились. Когда лестница была наконец возведена, он понял, что упустил из виду очень важную вещь, а именно – в каком месте следовало строить лестницу. Верхний ее конец уперся в ту стену, где должны были быть окна, выходящие в сад. В результате недосмотра окна гостиной смотрели теперь на узкую темную улицу и безобразную помойку.
В один прекрасный день, хромая после падения с коварной ступеньки, Лютер отправился на Райт-сквер взвесить в расположенном там почтовом отделении упаковку марихуаны, которую он хотел купить. Вес ее он решил проверить, чтобы не быть обманутым. Каково же было удивление Дриггерса, когда в дверях почты его остановили, пакет конфисковали, а его самого препроводили в полицейский участок. В «Саванна ивнинг пресс» появилась статья, где было написано, что за несколько минут до прихода Лютера какой-то неизвестный позвонил и пригрозил взорвать почту. Далее там же говорилось, что в пакете оказалось чуть меньше фунта марихуаны. Как и опасался Дриггерс, продавцы его надули.
Злоключения Лютера очень болезненно переживали его друзья, в особенности упрямица Сирена Доуз. Надо сказать, что Сирена и Лютер представляли собой довольно своеобразную пару. Сирена была много старше Дриггерса и проводила почти все свое свободное время в роскошной кровати с четырьмя колоннами, возлежа на многочисленных подушках и подушечках. Помня о своих золотых днях, она лестью заставила Лютера подавать ей напитки, следить за ее чулками, отвечать на звонки в дверь, готовить лед, взбивать подушки и массировать ей лодыжки. Время от времени она без всякого намека на иронию побуждала Лютера постоять за свои права. «Всякая леди, – говорила она в таких случаях с неподражаемо-тягучим южным акцентом, – ждет, что джентльмен сам возьмет то, что ему принадлежит!» Сирена начинала говорить эти слова, когда вспоминала о пропавших доходах от противоблошиных ошейников, высчитывая, сколько безделушек можно было купить на эти деньги.
В свое время Сирена Вон Доуз слыла замечательной красавицей. Она была настолько блистательна, что знаменитый Сесил Битон будто говаривал, что ему «не приходилось еще фотографировать столь совершенную естественную красоту». Перед Второй мировой войной, будучи на каникулах в Ньюпорте, Сирена, дочь преуспевающего адвоката из Атланты, познакомилась с юным Саймоном Т. Доузом, внуком питтсбургского стального магната. Красота Сирены сразила Саймона наповал. Хроникеры светских сплетен, затаив дыхание, следили за их бурным романом, регулярно печатая материалы о нем на страницах своих бульварных листков. Все было хорошо до тех пор, пока известие о помолвке скандальной парочки не появилось на страницах респектабельной нью-йоркской «Дейли ньюс». Узнав о помолвке, мать Саймона – страшная и ужасная Теодора Кэбот Доуз – послала сыну высокомерную телеграмму, состоявшую всего из одного слова. Это слово попало на страницы газет: МОЙ СЫН ЖЕНИТСЯ? «АБСУРД!» – УТВЕРЖДАЕТ МИССИС ДОУЗ. Ответом на неприятие матерью помолвки стал бунт Саймона и Сирены. После медового месяца, проведенного в саваннском отеле «Де Сото», молодожены поселились в Питтсбурге.
Став миссис Саймон Т. Доуз, Сирена превратилась в образец шикарной дамы тридцатых и сороковых годов. Ее фотографии украшали рекламу сигарет на разворотах журнала «Лайф». Эти картинки убеждали всех, что миссис Саймон Т. Доуз из Питтсбурга – дама, отличающаяся рафинированным вкусом, что она путешествует только первым классом и останавливается только в президентских апартаментах. На рекламных плакатах Сирена восседала обычно в обстановке спокойной неброской роскоши, с откинутой Несколько вбок головой. Тонкая струйка дыма поднималась от сигареты, которую красавица держала в своей изящной ручке.
Под этой безмятежностью, однако, пылал неугасимый огонь, что свекровь Сирены прекрасно понимала. Старшая миссис Доуз решила подчинить Сирену своей воле. Она настойчиво посоветовала Сирене пожертвовать проценты от векселей на благотворительные цели, и младшая миссис Доуз последовала этому совету. Однако, когда Сирена узнала, что ее свекровь отнюдь не спешит делать то же самое, а нагло обманывает невестку, она влепила свекрови пощечину, обозвав ее «поганой сучкой». Женщины возненавидели друг друга.
Когда Саймон Доуз случайно прострелил себе голову и умер, его мать, наконец, взяла реванш. Семейные дела были устроены так, что все наследство и состояние Саймона, минуя Сирену, досталось их детям. Но не такова была Сирена, чтобы остаться в дураках. Она объявила о намерении продать свой дом в Питтсбурге черной семье. Соседи попросили ее не делать этого и предложили сами купить его. Сирена продала дом за баснословную сумму и переехала в Саванну.