Сидя в уединенном великолепии столовой, Кон вскинул бровь, когда вошел Арам:
— Все хорошо?
— Кажется, да. Но Надия рассказала мне, что сегодня миледи познакомилась с женщиной, живущей по соседству.
Кон нахмурился. Нельзя, чтобы стало известно, что Лоретта его любовница, пока он не сделает ее своей женой. Будущей маркизе Коновер и без того будет непросто добиться признания в обществе — ведь ее муж — Безумный Маркиз.
— Кто она?
Арам пожал плечами:
— Вы знаете, что дом принадлежит сэру Майклу Байарду. Он держал здесь нескольких женщин. Эта последняя — сестра той, что была до нее.
Кон неприязненно поморщился.
— Это не то, что вы подумали, — поспешно продолжил Арам. — Произошла какая-то путаница. Ошибка. Мартина узнала все это от служанки Ирэн, но поскольку ее английский неидеален… — Он снова пожал плечами.
— Держи ситуацию под контролем. Не хочу, чтобы какая-то девка подвергла опасности репутацию мисс Винсент.
— Хорошо, милорд. — Арам поклонился и выскользнул из комнаты так же бесшумно, как и вошел.
Проклятие! Он бы не хотел, чтобы Лоретта чувствовала себя пленницей, но ей определенно нельзя дружить со шлюхой с этой улицы.
Шлюха, вероятно, слишком сильное слово. На этой маленькой улочке живут самые роскошные куртизанки Лондона. Невозможно достигнуть вершины в этой профессии, не имея исключительной красоты, мастерства и ума. За обычный половой акт мужчина не станет платить так много. Здешние дорогостоящие дамы ложатся только под избранных: правительственных министров, лордов, чьи родословные восходят к Вильгельму Завоевателю, и баснословно богатых промышленников.
Считается высшим шиком небрежно заметить, что ты едешь на Джейн-стрит. Это означает, что у тебя есть деньги на дом и потрясающую женщину в нем. Кону пришлось попотеть, чтобы выторговать цену за этот дом задолго до того, как его план в отношении Лоретты стал ясен. В то время он был охвачен таким отчаянием из-за того, что она отказалась выйти за него, что убедил себя завести любовницу. Если он не может жениться на Лоретте, значит, не женится вообще. Воистину десяти лет воздержания достаточно, чтобы искупить грехи молодости.
Но, в конце концов, дом остался пустым. Кон побеседовал с несколькими кандидатками и остался холодным как камень. Решил, что воспоминания будут хорошо служить ему до тех пор, пока он не найдет способ вновь завоевать Лоретту.
А потом ее идиот братец приехал в Лондон и снабдил его ключом к завоеванию.
Кон допил портвейн и убрал волосы за ухо. Он не по моде космат, но такой стиль придает достоверности его опасной репутации. Он не желает, чтобы окружающие узнали, что в душе он все тот же бедный юноша, которого лишили чести и принудили к браку по расчету.
Выхолощенный. С разбитым сердцем.
Ах, как мелодраматично!
Кон поморщился. Слишком много вина и слишком мало женщин и песен в последнее время. Это будет исправлено минут этак через десять, как только он закроет пробкой графин с портвейном и найдет утешение в объятиях Лоретты. Разумеется, у греков «вино, женщины и песни» звучат как «огонь, женщины и море» — весьма достойная, хоть и опасная, замена. Турки требуют «коня, женщину и оружие», раскрывая свою кровожадную сущность. Кон же не желает ничего, кроме мира между ним и его любовницей. Сегодня он вряд ли получит мир, но попытка будет забавной.
Поднимаясь по лестнице, Кон расстегивал кафтан. Он отказался от давящего шею галстука, к вящему неудовольствию Нико. Его юный камердинер становится больше англичанином, чем сам король Георг IV. Кон надеялся, что скоро будет далеко от летней лондонской жары, там, где в строгих галстуках нет необходимости. Он намерен осуществить несколько планов. Ни один не идеален, но он не позволит парочке кочек на дороге помешать ему в объединении его семьи.
Лоретта зажгла лампы и теперь восседала в центре кровати греховно, царственно нагая. Волосы золотой рекой струились по спине и груди. Она держала в руках книгу и не взглянула на Кона, когда тот вошел. Брови ее были сосредоточенно сдвинуты, и она старательно пыталась сделать вид, что появление любовника ровным счетом ничего для нее не значит.
«Что ж, еще посмотрим, чья возьмет», — подумал Кон. Бросив кафтан и рубашку на стул, он широко зевнул:
— Подвинься.
Лоретта отодвинулась на пару дюймов. Кон развязал завязки шаровар на поясе, сел на край кровати и стащил мягкие башмаки. Сегодня он был в турецком одеянии. Возможно, аффектация, но ему уже давно не было так удобно.
Он забрался под одеяло и закрыл глаза, размышляя, как скоро можно начать храпеть. Услышал, как перевернулась страница, затем другая. Либо Лоретта быстро читает, либо книга смертельно скучная. Или она вообще не читает, а использует книгу как средство удерживать его на расстоянии.
Он пробно засопел, потом издал нечто между глубоким вдохом и клекотом в горле.
Скоро он уже равномерно, с присвистом похрапывал. Книга резко захлопнулась и со стуком упала на пол.
Кон почувствовал, как Лоретта поднялась с кровати и потушила свет. Она легла на кровать намного энергичнее, чем это было необходимо, и он всхрапнул. Оказалось, у него в запасе достаточно широкий репертуар звуков, которые можно изобразить, он посапывал, похрюкивал, похрапывал. Он был исключительно горд бурильным звуком в глубине горла, достойным самого медведя. Лоретта, переворачиваясь, подпрыгнула на кровати и при этом пнула его — вполне намеренно, как ему показалось. Он остался лежать на спине с открытым ртом, носом насвистывая самую настоящую симфонию.
— Это невыносимо, — прошипела Лоретта.
Кон ответил глубоким свистящим вдохом и вдобавок нарочитым судорожным подергиванием. Он надеялся, что в комнате слишком темно и она не увидит его улыбки.
Он ждал сколько мог, пока она не перестала нетерпеливо ворочаться и задышала ровно. На взгляд Кона, прошла целая вечность. Его плоть стала такой твердой, что могла сойти за мрамор. Если б только Лоретта посмотрела на него, то сразу бы поняла, что он притворяется.
Но он мечтал разбудить ее ото сна, найти теплой в своей постели, своих объятиях.
Кон положил ладонь Лоретте на грудь и ощутил легкую дрожь. Покатал сосок между пальцами и почувствовал, как он заострился и затвердел. Губы его посасывали, а кончики пальцев гладили обнаженную кожу. Вначале Лоретта лежала тихо, словно отрицая, что участвует в этом обольщении, но когда язык Кона повторил путь, пройденный руками, она затрепетала и дотронулась до его плеча. Он омыл средоточие ее наслаждения, ощутив на губах вкус розовой воды и сладчайшего греха, скоро она была уже весьма далека от каких бы то ни было мыслей о сне, и ее прерывистые вскрики и извивающееся тело лишь усиливали его желание.
Он нуждался в ней, боготворил ее сейчас больше, чем когда-либо. Никем из них не было произнесено ни слова, когда он вошел в ее тугие горячие ножны. Сегодня время как будто замедлилось, каждое скольжение было неторопливым и основательным, каждый поцелуй глубже и решительнее. Лоретта, казалось, растворялась в нем, уступала, покорялась. Не осталось ни следа ее упрямой гордости. Она принадлежала ему. Они принадлежали друг другу.
Когда все закончилось, Кон привлек ее к себе и умиротворенно затих. Его легкие посапывания на этот раз были настоящими, сливаясь в дуэте с дыханием женщины, которая наконец была с ним рядом.
Глава 8
Лоретта внимательно оглядела чайный стол в гостиной на первом этаже. Несмотря на тягу мисс Шарлотты Фэллон к разрушению, она самая обычная женщина, и здесь ей будет гораздо удобнее, чем в экзотической изумрудно-зеленой комнате для приемов наверху. Трудно было представить наглухо застегнутую Шарлотту на мягком диване, окруженной парчовыми подушками.
Гостиная же выглядела идеально, так, как и должна была выглядеть гостиная в лучших домах: ослепительно белая скатерть, серебряный сервиз, ярко поблескивающий на фоне голубых стен. Квалхата с Надией наполнили хрустальную вазу для пирожных крошечными, восхитительно пахнущими сладкими булочками с изюмом, плюшками, посыпанными апельсиновой цедрой, и фруктовыми пирожками. Были тут и простые сандвичи с маслом, и тартинки с джемом. Угощений было так много, что хватило бы на всех любовниц с улицы и их покровителей в придачу.