— Исполняю роль сиделки. У Сейди с Надией полно других дел. — Они постарались сделать кресло для нее как можно удобнее с помощью подушек и афганского пледа. Она мало спала прошлой ночью в ожидании вестей от поисковой партии и была по-прежнему в ночной рубашке и босиком.
— Где мой отец?
— Спит, я думаю. Хочешь есть? Я могу сходить вниз и что-нибудь принести.
Джеймс поморщился:
— Сейди дала мне овсянку. Она была отвратительная.
— А я люблю овсянку. Со сливками и побольше сахара.
— Клей, — пробормотал Джеймс. — Уходи.
Беа кольнула обида.
— У тебя что-нибудь болит?
— Ничего у меня не болит. Просто не хочу с тобой разговаривать.
То, как он произнес «с тобой», было очень странно, как будто он был бы рад поболтать с кем угодно, только не с ней.
Она встала, вязаный плед свалился на пол.
— Что ж, прекрасно. Не хочу быть там, где мне не рады. — Она бросила на него свой самый надменный взгляд, надеясь устыдить его, свинтуса неблагодарного. Подумать только, она не спала из-за этого невоспитанного грубияна!
Джеймс с трудом сел.
— Я обещал, что не буду.
— Чего не будешь?
Он нес какую-то ерунду. И зачем он уставился в потолок, словно там что-то написано.
— Не буду с тобой разговаривать, — сказал он наконец. — Понимаешь… все из-за горла. Я сорвал его, пока кричал.
— О! — Беатрикс снова села, сложив руки. — Я могла бы тебе почитать.
Он покачала головой, глядя куда угодно, только не на нее. Он как будто чувствовал себя не в своей тарелке. Почти… виноватым.
Да и следовало бы, после того как он дразнил ее вчера, когда они нашли портрет его бабушки. Он довел ее до слез, а потом назвал девчонкой, как будто это какое-нибудь ругательство. Цыгане и тролли, ну надо же. Может, его близкая встреча со смертью пойдет ему на пользу и научит быть добрее.
— Знаешь, твой отец подарил мне портрет, который мы нашли на чердаке.
Джеймс побледнел еще больше.
— Тебя не лихорадит? — Беа поднялась и потрогала его лоб. Он был теплым.
— Гм.
— Ты вел себя вчера просто безобразно.
— Извини.
Он и в самом деле выглядел больным. Может, ей и вправду лучше оставить его одного или послать к нему Нико или Томаса?
— Ты не моя сестра! — Его голос сорвался на последнем слове.
— Разумеется, нет. Хотя я бы не возражала, даже несмотря на то, что ты мальчишка и порой бываешь просто невозможен. Иметь брата совсем не плохо.
Джеймс, похоже, не оценил ее шутку. Он сделался просто сам не свой, лицо его побагровело, потом опять побелело как снег.
— Джеймс, да ты точно болен. Давай я приведу твоего отца.
— Нет! Он подумает, что я нарушил слово. Клятву молчания. И заговорил с тобой. — Он сжал губы и откинулся на подушку.
— Давай я принесу тебе чаю с медом для горла.
Он кивнул с видом неимоверного облегчения от того, что она уходит. Интересно, подумала Беа, когда они теперь уедут? Из-за того, что случилось с Джеймсом, об отъезде сегодня не могло быть и речи, чему она втайне порадовалась. Ей нравится здесь, где есть Сэм и овечки, яркая зелень долин и легкий туман по утрам. Она научилась плавать в спокойном озере и обыграла Джеймса в карточной игре.
Доносящиеся из кухни голоса сказали ей, что там есть кому приготовить чай, хотя она и сама вполне могла вскипятить воду. Сейди и кузина Лоретта научили ее многим полезным вещам, когда она гостила у них. Она остановилась перед дверью, чтобы послушать. Если там Нико или Томас, негоже ей идти туда в ночной рубашке. Хватит и того, что они видели ее прошлой ночью, хотя и были заняты и встревожены, чтобы заметить ее неподобающий вид. Ночью обстоятельства были чрезвычайными, но утром уже нет. С мамой случился бы припадок, если бы она увидела, что Беа расхаживает по дому в таком виде.
—…к бесу, а то я уж и не чаяла. Что ж, давно пора. — Это была Сейди. Голос ее звучал радостно, даже ликующе. Мама Беа не одобрила бы такого языка у служанки. Или у кого-то еще, если уж на то пошло.
— Так ты считаешь, план лорда Коновера осуществился? — послышался мягкий, с акцентом, голос Нации.
— Ну, она снова в его постели, а это начало. Теперь, если б только она набралась храбрости сказать Беа правду, прошедшая ночь стоила бы всех наших тревог. Лоретта очень упряма и всегда была такой. Но она любит свою дочь. У маркиза полно денег, чтобы откупить ее у этих кузенов. Бедняжка могла бы жить со своими настоящими родителями, как и должно быть. Дома люди поначалу поговорят, конечно, но они любят Коновера. И Лоретту любят.
Беа с колотящимся сердцем вжалась в стену. Мама всегда говорила ей, что подслушивать нехорошо. Ты слышишь именно то, что заслуживаешь. Мама была права.
Мама? Но если она правильно поняла Сейди, ее мама ей вовсе не мама.
Беатрикс прикусила щеку изнутри, просто чтобы проверить, чувствует ли что-нибудь. И ощутила вкус крови. Джеймс знает. Поэтому он так нервничал в ее присутствии. Он тоже лгал ей. Она внебрачная дочь лорда Коновера и своей кузины. Нет, не кузины. Неудивительно, что папа с мамой порой так странно смотрят на нее, как будто она грязная.
Она пошла наверх, в свою комнату, забыв про чай. Но то, что она услышала, забыть было нельзя.
Глава 23
Лоретта лежала в его объятиях, он был несказанно рад этому. Кон подумал, что ему пора встать и проверить, как там Джеймс. Уже позднее утро, надо начинать новый день и новую жизнь. Он не мог сказать наверняка, как это случилось, но Лоретта, кажется, тоже изменилась. Теперь она принадлежала ему. Они поженятся. Она еще этого не сказала, но в душе он знал, что так и будет.
— Что ты сказала Джеймсу? Он, похоже, здорово изменился.
Ее губы защекотали его плечо.
— Что я была знакома с Марианной и знала, почему она сделала то, что сделала. Что люди не бывают только хорошими или только плохими. Ни ты, ни его мама. Ни я.
Она выскользнула из его объятий и натянула на себя простыню.
— Я собираюсь рассказать Беатрикс, Кон. Этой ночью я осознала, что жизнь слишком непредсказуема, чтобы продолжать лгать. Я даже себе лгала. Говорила, что защищаю Беа, хотя на самом деле только защищала себя. — Она тяжело сглотнула. — Она возненавидит меня.
— Не возненавидит. — Он поиграл с ее золотисто-кремовым локоном, упавшим на плечо. — Ты поступаешь правильно. Я уже разговаривал с ее родителями. То есть с Винсентами. — Он поморщился. Ведь это он и Лоретта — родители Беа. Но они как-нибудь возместят все те годы, что упустили. — У меня создалось впечатление, что они будут только рады избавиться от нее. — Кон поспешил продолжить, заметив тревогу на лице Лоретты: — Нет-нет, они не были ей плохими родителями. Они исполнили свой долг. Но она больше не маленький ребенок. Она взрослеет.
— Они боятся, что она станет такой, как я, — криво усмехнулась Лоретта.
— Надеюсь, что станет. Такой чистейшей души я больше никогда не встречал.
— Ох, Кон! Хотела бы я, чтоб это было правдой. С того момента как я решила, что ты должен принадлежать мне, я подлетала слишком близко к огню. Мои ангельские крылья опалились.
— Ты была такой юной, Лори. И ты, и я. Невозможно даже представить, что можно снова вернуть те годы. Но я бы не изменил ничего — ни единой секунды, — если это означает, что ты была бы в этой постели, рядом со мной. Выходи за меня. — Он опять поторопился, но ничего не мог с собой поделать.
— Я уже вышла, Кон. В сумерках одним августовским вечером. — Она тоскливо улыбнулась ему.
— На этот раз в церкви. Здесь или в Дорсете, мне все равно.
Лоретта молчала так долго, что Кон ощутил кислый привкус разочарования во рту, но потом проговорила:
— Я согласна.
— Слава Богу! — Он закрыл глаза, чтобы сдержать подступившие слезы. А когда открыл их, увидел, что щеки Лоретты мокры от слез. — Ты только посмотри на нас. Парочка плакс, да и только. Меня уже называют Безумным Маркизом, а ты теперь будешь моей Безумной Маркизой.
Лоретта вытерла лицо тыльной стороной ладони.