Он шумно вздохнул.
Она обеспокоенно взглянула ему в лицо. Глаза его были закрыты, он стиснул зубы, как будто превозмогая боль.
Испугавшись, Рейчел спросила:
– Вам плохо?
– Как будто вы не знаете, что со мной делаете, черт бы вас побрал! – открыв глаза, выругался Джером.
Рейчел заморгала от удивления и покраснела.
Трясущимися от волнения пальцами она пыталась расстегнуть пуговицу на его панталонах. Когда ей наконец это удалось, герцог снова застонал и дернулся, пытаясь освободиться.
– Ради Бога, прекратите, – взмолился он. – Оставьте меня в покое! Не прикасайтесь больше ко мне.
Его тон напугал ее. Кажется, ему в самом деле нехорошо. Благородный Джек ничего такого не говорил. Может быть, он смущается, что она увидит его тело? Скорее всего. Ведь она испытывает то же самое.
Именно поэтому она не торопилась следовать дальнейшим советам разбойника. Все в ней протестовало, даже когда она их просто выслушивала.
Тяжело вздохнув, Рейчел поднялась с кровати. Ее пленник смотрел на нее с каким-то странным, новым выражением. Она принужденно улыбнулась ему, вспомнив наставления Благородного Джека. Пальцы ее дрожали так сильно, что ей потребовалось минут пять, чтобы справиться с пуговицами.
Но еще сложнее оказалось потом. Взять высоченный барьер верхом на лошади легче, чем позволить своей юбке свободно упасть на пол.
– Рейчел, я не женюсь на вас, что бы вы ни сделали, – сказал Джером почти с отчаянием, стараясь смотреть ей прямо в лицо.
Теперь ей предстояло сделать самое трудное из того, о чем говорил Благородный Джек. Она хотела уже отступить, когда вспомнила, что герцог – ее последняя надежда. Нужно довести дело до конца. Она продолжала раздеваться, надеясь, что он не заметит, как сильно трясутся ее руки. Да и всю ее пробирала дрожь, хотя в комнате отнюдь не было холодно.
Ее лицо пылало от стыда и смущения. Краской залило и шею, и плечи. Ее нежная кожа краснела быстро. Рейчел чувствовала себя ужасно, но все же дело было сделано. Она стояла перед ним в одной тонкой белой нижней сорочке, искусно расшитой едва заметными маленькими цветочками.
Взгляд Джерома остановился на вырезе, таком глубоком, что грудь была почти полностью открыта. Его глаза потемнели, но на этот раз не от гнева. Он издал какой-то сдавленный, нечленораздельный звук.
Его взгляд, прикованный к ней, будто пронзал насквозь тонкую ткань сорочки. Ей казалось, что он дотрагивается до нее. Ее по-прежнему всю трясло какой-то странной дрожью, и это еще больше ее смущало.
Негнущимися, дрожащими пальцами она теребила кружева у выреза и замерла, поймав на себе его обжигающий взгляд. Не могла больше ничего сделать. Нет, она все помнила, Благородный Джек был особенно настойчив в этой части своих объяснений, но гордость была оскорблена, ее скромность противилась. Она позволила Джерому увидеть больше, чем любому другому мужчине. Если он счел ее бесстыдной за то, что она ответила на его поцелуй, то что же он думает о ней теперь?
Она надеялась, что Джером полюбит ее так же сильно, как она его. Но теперь стало ясно, как она ошиблась.
Нет ничего хуже, чем выйти замуж за равнодушного человека. Даже лорд Феликс не был к ней равнодушен, хотя и по другой причине. Рейчел больше не нужны советы Благородного Джека. Она отвернулась от Джерома. Слезы душили ее.
– Ну что же вы остановились? – неожиданно спросил герцог странным голосом.
Она стояла к нему спиной, чтобы он хотя бы не видел этих слез, предательски хлынувших из ее глаз.
Ругаясь на чем свет стоит, Джером изо всех сил дернулся, пытаясь освободиться от веревок, но они только сильнее впились ему в тело, и на его запястьях показалась кровь.
– Боже мой? Что вы делаете? Перестаньте! – закричала она, обернувшись.
Недолго думая, Рейчел отбросила в сторону юбку, которую держала в руках, подбежала к постели и взобралась на нее. Она схватила его за правую руку и попыталась дотянуться до левой, привязанной к дальнему столбу. После чего она уселась ему прямо на грудь. Наконец ей удалось схватить обе его кисти, удерживая его от бесполезной борьбы.
Он неожиданно затих и, кажется, даже перестал дышать.
– Что с вами? – спросила она обеспокоенно.
– Идите вы к черту, – ответил он обессилевшим голосом.
– Вы так сильно поранились, – сказала Рейчел со слезами на глазах, – Я принесу мазь, если вы больше не станете так делать. Обещаете?
– Да! Да! Ради Бога, скорее, – простонал Джером. Все что угодно, только бы она с него слезла. Она точно решила свести его с ума. Ни один мужчина, если он только не мертвый, не смог бы выдержать такое искушение.
Джером злился на Рейчел, но больше всего на себя. Он, зрелый, опытный мужчина, поддался на столь невинные попытки соблазнить его и хотел ее так, как не хотел ни одну женщину за двадцать девять лет своей жизни. Он бушевал в бессильной ярости... на собственную слабость.
Она легко спрыгнула с него и вскоре вернулась с баночкой мази, которую густо наложила на его израненные запястья. Рейчел казалась настолько расстроенной, что вот-вот снова заплачет. Неужели все это игра?! Нет, невозможно. Он силился понять эту женщину и не мог: дурацкое похищение и невероятная наивность, смущение и бесстыдство, веревки и эта мазь. Где ни возьмись – одно противоречит другому. А самая простая правда просто не приходила Джерому в голову.
Впрочем, все мысли отошли на задний план, даже боль в кистях не шла ни в какое сравнение с его страданиями другого рода. Он должен заполучить эту ведьму. Джерому стало казаться, что он умрет, если не сделает этого.
Когда она закончила возиться с его руками, он спросил измученно и почти безнадежно:
– Вы все-таки не собираетесь снять с меня эти чертовы веревки?
– Я не могу, – ответила она подавленно. В ее голосе слышалось бесконечное страдание:
– Я так надеялась... я лучше умру, чем пойду за лорда Феликса. Нет, этого не будет.
Она отвернулась, пряча слезы. Но он все равно видел мокрые полоски на ее щеке. Любая другая воспользовалась бы слезами в качестве оружия, но Рейчел пыталась их скрыть. Непостижимое существо!
Сейчас она напоминала ему одного из тех брошенных котят, которых он видел около изгороди в лабиринте. Поддавшись порыву сострадания, в эту минуту Джером забыл и свою похоть, и свой гнев. Он смотрел на ее поникшие плечи. Если бы не веревки, он подхватил бы ее сейчас на руки и уж сумел бы успокоить.
– Рейчел, – сказал он нежно и тихо, – я понимаю, что вы не хотите выходить замуж за лорда Феликса, и сделаю все, что в моих силах, чтобы вам помочь... но я не женюсь на вас.
Ничто на земле не заставит его это сделать. Он не тaкoй дурак, чтобы оставшуюся жизнь потратить на размышления о том, кто же настоящий отец его детей.
– Не женитесь? – переспросила она, поворачиваясь к нему; в ее фиалковых глазах еще сверкали слезы. – Тогда, может быть, вы... вы сможете хотя бы...
Ее лицо сделалось бордовым.
– ...Скомпрометировать меня? – Джером фыркнул, услышав такое странное предложение. Нет, с ней просто невозможно разговаривать. Она, видите ли, считает себя недостаточно скомпрометированной. Каково?!
– Вы представляете, что с вами будет, если я это сделаю? – рассердился он. – Ни один мужчина не женится на вас.
– В том числе и лорд Феликс, – подтвердила она почти обрадованно.
Конечно, Джерому очень хотелось как можно скорее исполнить ее просьбу, ведь святым его никак нельзя было назвать. Но его мучила совесть, убивая всякое телесное желание. Эта невинная девушка наверняка сама до конца не понимала, о чем просит.
– Ну послушайте, – сказал он, пытаясь ее образумить. – Вы понимаете, что значит скомпрометировать?
Она уверенно кивнула.
– Вы будете лежать со мной в одной постели.
– Н-да, в общих чертах. Но если я это сделаю, для вас все будет кончено: у вас никогда не будет ни мужа, ни детей. Подумайте, от чего вы отказываетесь. Вы будете сидеть взаперти: вечный позор, упреки, скандалы. Вы будете виноваты всегда и во всем.