Ее спасение было сопряжено с громадными трудностями, возможно, непреодолимыми. Если он сумеет проникнуть сквозь охрану плантации — в чем он не сомневался — то вывести ее оттуда будет намного сложнее. Но не только это заботило его: собственный опыт подсказывал Гранту, что даже если он найдет ее, то очень мало шансов, что она будет здоровой или ее можно будет узнать. Он не позволял себе думать о том, что могло произойти с ней со дня ее похищения.
Но подобраться к ней оказалось до смешного просто. Как только он покинул особняк Гамильтона, события приняли новое направление. Не отъехав и на милю от поместья, он бросил взгляд в зеркало заднего обзора и убедился, что на хвосте сидит неприметный голубой седан. Сардонически приподняв бровь, он съехал на обочину дороги.
Он зажег сигарету и неспешно затянулся, ожидая пока двое мужчин подойдут к его машине.
— Здорово, Куртис.
Тед Куртис наклонился, и, глядя в открытое окно, ухмыльнулся:
— Угадай, кто хочет тебя видеть?
— Дьявол! — не сдержался Грант. — Ладно, показывай дорогу. Мне ведь не придется ехать в Виргинию?
— Нет, только в соседний город. Он ждет в мотеле.
То, что Сэйбин счел необходимым покинуть штаб-квартиру, сказало Гранту о многом. Он знал Кэлла Сэйбина по старым временам — это был человек с железными нервами, в венах которого текла ледяная вода. Рядом с таким человеком чувствуешь себя неуютно, но Грант знал, что то же самое можно было сказать и о нем самом. Они оба были мужчинами, которые не живут по правилам, побывали в аду, жили и охотились в его серых джунглях, где не существует законов. Отличие между ними заключалось в том, что Сэйбину чувствовал себя комфортно в этой холодной серости, это была его жизнь, а Грант — нет. В его случае дело зашло слишком далеко. Он чувствовал, что человеческое в нем постепенно уменьшается. Он начал терять понимание того, кто он и что делает. Казалось, ничто больше не имеет значения. Он чувствовал себя живым только во время погони, когда адреналин бурлил в крови и придавал остроту чувствам. Пуля, которая едва не убила его, на самом деле стала спасением, потому что остановила его на достаточно долгий срок, и он снова начал думать. Именно тогда он решил уйти.
Двадцать пять минут спустя, держа в руке кружку крепкого, горячего кофе, удобно расположив обутые ноги на раскрашенном под дерево пластиковом кофейном столике, одном из тех, которые можно найти почти в каждом мотеле, Грант с недовольством проговорил:
— Ну, вот я и здесь. Рассказывай.
Кэлл Сэйбин был выше шести футов ростом, на дюйм ниже Гранта, его крепкое мускулистое тело показывало, что он все еще находится в хорошей форме, несмотря на то, что давно лично не участвует в операциях. У него были черные, как вороново крыло, волосы, черные глаза и кожа оливкового цвета. Благодаря кипучей энергии от него исходило ощущение силы. Он был загадочен, хитер как крадущаяся пантера, но Грант доверял ему. Он не мог сказать, что ему нравится Сэйбин, поскольку тот не был дружелюбным человеком. За двадцать лет совместной работы они стали неразрывно связаны друг с другом. В памяти возникла красно-оранжевая вспышка ружейного огня, и внезапно как наяву Грант ощутил плотную, влажную жару джунглей, смрад гниющей растительности, увидел вспышку выстрелившего оружия… и почувствовал надежное плечо человека, который прикрывал его спину. Воспоминания, которые остаются в мужской памяти навсегда.
Опасный он человек, Кэлл Сэйбин. Вражеские правительства готовы были заплатить любую цену, чтобы заполучить его, но Сэйбин был не более чем тенью, ускользающей от солнечного света, в качестве которой он руководил своими войсками из серого тумана.
С невозмутимым выражением черных глаз Сэйбин изучал человека, сидящего напротив в ленивой позе — как он знал, обманчиво ленивой. Во всяком случае, Грант стал даже более гибким и сильным, нежели когда был оперативником. Год бездействия не расслабил его. В Гранте Салливане все еще было что-то дикое, опасное и необузданное. Это отражалось в линии бровей и настороженном, беспокойном блеске его янтарных глаз, которые сверкали злостью и золотом, как у орла в темноте. Его непослушные темно-русые волосы до плеч слегка вились, подчеркивая, что он не до конца цивилизован. Он был загорелым до черноты; небольшой шрам на подбородке был не очень заметен, но тонкая линия, прорезавшая левую скулу, резко выделялась на бронзовой коже. Эти шрамы не уродовали его, но напоминали о прошлых стычках.