Лакеи, которые будут прислуживать гостям, должны быть облачены в траурные ливреи, а те слуги и служанки, которые останутся в той части дома, которая отведена для прислуги, должны будут надеть на руки черные повязки. На столе будет выставлен внушительный набор блюд, а дом должен предстать перед гостями в траурном, но величественном убранстве. Пища должна быть легкой и питательной. Жара, несомненно, подорвала силы и угнетающе подействовала на нервы тех, кто приглашен в дом, поэтому необходимо будет подать чай со льдом, а также лимонад и херес. Уизерс должен выбрать в винном погребе хорошее бургундское для тех, кто почувствует, что им надо выпить вина, и, разумеется, подать виски для мужчин. На протяжении всего утра в дом почти каждый час доставляли новую партию лилий и черных лент. Я никому этого не говорила, но, по правде сказать, я предпочла бы устроить более скромные поминки. Я сторонница современных взглядов и считаю, что церемониал светских похорон и следующих за ними поминок следует избавить от излишней парадности. Но я понимаю, что матушке необходимо с головой уйти в роль вдовы и провести последний прием в роли хозяйки дома так, как она считает нужным. По крайней мере, эти хлопоты помогают ей пережить горе.
Медленно проехав по запруженным транспортом улицам Лондона, кучер наконец останавливает карету перед особняком – лондонской резиденцией семейства Монтгомери уже на протяжении нескольких веков. Дом номер один на площади Фицрой представляет собой четырехэтажное здание с широким белым фасадом, которое от внешнего мира отделяет блестящая чугунная ограда. Лестница с широкими ступенями ведет к портику, в центре которого находится массивная черная дверь. Украшающие ее латунные накладки и звонок начищены до ослепительного блеска, и все – и хозяева дома, и слуги – прикасаются к ним только в перчатках. От площади отходят четыре улицы таких же шикарных особняков, выстроенных с соблюдением правил симметрии. Все они с белыми фасадами. В центре площади разбит большой частный сад, окруженный такой же кованой чугунной оградой, как и сами дома. У каждой из обитающих в них семей есть ключ от ворот, чтобы они могли наслаждаться пышной зеленью растущих здесь грецких орехов и каштанов, образующих тенистые аллеи, и видом клумб, на которых в изобилии красуются цветы. Листва деревьев и многочисленных густых кустарников образует величественный и вместе с тем прелестный зеленый оазис, отделяющий дома, стоящие на одной стороне площади, от тех, которые возвышаются напротив; оазис настолько искусно разбитый и выращенный, что у живущих тут семей создается впечатление, будто в самый центр города перенесен уголок сельской идиллии.
Я чувствую, как мое настроение несколько улучшается; так бывает всегда, когда я приезжаю домой. Пусть мне придется несколько часов с любезным видом выслушивать соболезнования от людей, которых я едва знаю, зато потом, когда последних гостей усадят в экипажи, я наконец смогу расслабиться и снова стать самой собой.
Готова ли ты теперь выслушать меня, Лилит?
Я чувствую, как по спине пробегают мурашки, ибо в ушах снова раздается шепот того духа, который обратился ко мне на кладбище. Я ошеломлена. Потрясена. Ни один дух еще не заговаривал со мной без приглашения. Я делаю над собой усилие, чтобы взять себя в руки. Мне придется поговорить с неугомонной душой, это очевидно. Но не здесь и не сейчас. Сейчас я нужна семье. Семье, не обладающей магическим даром.
Молодой лакей открывает дверь кареты, и Уизерс, широкоплечий и, как всегда, готовый услужить, выходит из парадной двери, чтобы помочь выбраться из экипажа леди Аннабель. Фредди, явно приободрившийся при мысли, что сейчас сможет выпить, уже спрыгнул на землю с другой стороны кареты и тоже спешит помочь матушке.
– Ваша помощь не потребуется, Уизерс, – выпаливает брат с коробящим меня нетерпением в голосе. – Предоставьте леди Аннабель моим заботам. Спускайся, мама. И выпей бокал доброго вина.
– Не глупи, Фредди, ты же знаешь: я не пью вина. Уизерс, у вас все готово?
– Мы сделали все, как вы велели, леди Аннабель.
– Цветы… их необходимо регулярно опрыскивать водой. Стоит такая ужасная жара.
– Я возложил эту обязанность на Уильяма, миледи.
Вдовствующая герцогиня, только что нетвердой походкой двигавшаяся к двери, останавливается и воззряется на Уизерса. У нее совершенно потерянный вид.
– На Уильяма? – слабым голосом переспрашивает она. – Знаете, я, кажется, не могу вспомнить его лица.