Странно, ведь она всегда спала одна, если только не лечила кого-нибудь…
— Какие новости? — коротко спросила Гейджина.
— Хардраада мёртв.
Словно от удара, Гейдж вздрогнула.
Помолчав какое-то время, она спросила:
— Ты уверен?
— Вильгельм допросил пленных, захваченных в Гастингсе, — рассказывал Лефонт. — Хардраада вторгся в Англию с севера незадолго до нашей высадки на южном побережье. Гарольд как раз возвращался обратно после того, как разбил его в…
— Но ты уверен, что Хардраада мёртв?
Лефонт резко ответил:
— Абсолютно. Ему попала в горло стрела на Стэмфордском мосту.
Боль. Едва дыша, Бринн, съёжившись, отодвинулась от Гейджины. Та продолжала сидеть, не двигаясь, и, вопреки её бесстрастному голосу, от неё исходили волны мучительной душевной боли и били о тело Бринн резко, до слёз.
— Королём Норвегии стал Магнус, — продолжал Лефонт.
— Гейдж, подруга моя, — раздался на всю палатку глубокий и нежный голос Малика. — Ты знала, что когда-нибудь это должно было случиться. Такие люди, как Хардраада, в постели не умирают.
— Ты прав, он и не хотел бы другого конца, — горько-насмешливые нотки зазвучали в голосе Гейдж. — Не надо обращаться ко мне, как к больной, Малик. Отец давным-давно ничего не значит для меня. Не жди, что я стану оплакивать его. — Откинув покрывало, она встала. — Я жалею только, что он не узнает, какой лакомый кусок этой Англии, которую он потерял, достался мне.
Гейдж быстро вышла из палатки.
Лефонт последовал за ней. Боль.
Тоска. Они жгли душу. Обхватив себя руками, Бринн, раскачиваясь, сидела на лежаке. Что происходило с ней?
— Бринн! — позвал её Малик.
Ей не надо бежать за Гейджиной, приближаться к боли. С тех пор как умерла её мать, она никогда ещё не ощущала боль других с такой остротой. Зачем мучить себя, если она вряд ли сможет помочь? Боль.
Ещё сильнее, чем первый удар.
Отбросив покрывало, Бринн вскочила.
— Не ходи, Бринн, — раздался вслед ей голос Малика. — Ей лучше побыть одной. Она не позволит тебе остаться с ней и помочь.
— Я не могу бросить её одну. — Голос Бринн дрожал. — Думаешь, мне хочется идти? Надо прекратить её мучения. Я не могу…
Выбежав из палатки, она быстро огляделась. Гейдж спускалась по холму к лесу. Она шла размеренным шагом, глядя прямо перед собой.
— Подожди! — Бринн побежала за ней.
Та продолжала идти, словно не слышала её. Бринн догнала её уже в лесу и пошла рядом, ступая в такт её шагам.
— Возвращайся к Малику, — коротко бросила Гейджина.
— Нет.
— Ты не нужна мне сейчас.
— Я бы и сама не хотела быть здесь. — Пытаясь не отстать от неё, Бринн делала два шага — на её один. — Неужели ты думаешь, мне нравится бегать по лесу на рассвете? У меня уже все ноги мокрые от росы, и я…
— Так возвращайся в лагерь.
— Я не могу. Я нужна тебе.
— Ты становишься ненасытной. Когда ты будешь нужна мне, то раздвинешь ноги, и я воспользуюсь тобой. Сейчас мне не до этого. — Её слова больно ударили Бринн, хотя она знала, что они продиктованы горем.
— Куда ты идёшь?
— Никуда. Мне надо подумать.
— Тогда я с тобой.
— Ты что, не слышишь? Я должна остаться одна.
Гейдж направилась в чащу, ускоряя шаги, и Бринн приходилось почти бежать за ней. Гейдж не обращала на неё никакого внимания. Так они долго шли по лесу. Серые облака озарил розовый рассвет, а затем ярко засияло солнце. Господи, да остановится она когда-нибудь? У неё уже закололо в правом боку.
У небольшой узкой реки Гейджина резко обернулась к ней и коротко заметила:
— Ты хрипишь, как загнанная лошадь.
Бринн мысленно поблагодарила её за короткую передышку.
— Я могу идти за тобой сколько угодно.
Какое-то мгновение Гейджина пристально глядела на неё, а затем, встав на колени у реки, опустила в воду лицо. Бринн присела рядом с ней, держась рукой за бок.
— Что случилось? — покосилась Гейджина.
— Ничего. Колет. — Мучимая жаждой, Бринн зачерпнула в пригоршню воды и втянула её в себя. — Твои шаги длиннее моих.
— Тогда зачем было упрямиться?
— Я не смогла с собой ничего поделать. — Она внимательно рассматривала её. Боль Гейджина загнала внутрь. Надо заставить страдание выйти наружу, но сможет ли она вынести её боль, взяв её на себя. — Тебе очень плохо.
— А если и так? Что ты смогла бы сделать? У тебя есть средство от душевной боли? Ты считаешь, что достаточно дотронуться до меня, чтобы вылечить моё сердце?
— Я не могу этого сделать.
Гейдж раскинула руки, и глаза её подозрительно заблестели.
— Ну же, ляг со мной, как с Маликом. Посмотрим, какое у тебя волшебство.
Бринн отодвинулась. При одной мысли о прикосновении к ней панический страх охватывал её.
— Во мне нет никакого волшебства. — Она посмотрела на её отражение в быстром течении реки. Тело её казалось размытым, ускользающим, но так ей было легче воспринимать её. — Ты очень любила Хардрааду?
Гейджина не ответила. Яд должен выйти наружу.
— Странно, что ты так тяжело восприняла его смерть. Малик говорил, что он отказался признать тебя своей дочерью.
— Я к нему ничего не чувствую. — Гейджина горько усмехнулась. — Только его трон привлекал меня, а он не считал нужным отдать его мне.
— Думаю, дело в другом.
— Значит, ты глупа. С какой стати мне любить человека, выгнавшего меня из своей страны?
— Он выгнал тебя?
— Я была слишком похожа на него. Он испугался, что я могу вырвать у него то, что он не собирался отдавать. — Помолчав, Гейджина добавила: — Возможно, он был прав. Со временем я могла бы подсыпать ему в вино какую-нибудь травку.
— Ты никогда бы не сделала этого.
— Он считал, что могла бы.
— Тогда он тебя не знал. Ты никогда не причинишь вред ближнему. — Бринн оторвала взгляд от бегущей воды. — А Хардрааду ты любила.
— Повторяю, я не чувствовала… — Гейдж замолчала на полуслове. — Впрочем, похоже, я относилась к нему с величайшей нежностью, когда только узнала. Я была совсем девчонкой, а он казался… всем на свете. Вероятно, он был величайшим воином на земле во все времена и всегда рвался к новым победам. В этом он видел самую большую радость в жизни.
— Как ты узнала его?
— Меня послали к его двору, когда мне исполнилось десять лет и два года. — Её губы скривились. — Мой дед был очень тщеславен. Он подсунул свою дочь Хардрааде, повстречавшись с ним в Византии, в надежде, что тот потеряет голову и женится на ней. Однако Хардраада оставил в ней только своё семя перед отъездом в Норвегию.
— И твой дед отправил тебя к Хардрааде?
— Разумеется! Что может быть вернее для купца, чтобы возвыситься, как не иметь внучку-принцессу?
— А твоя мать?
— Дед разрешил ей переехать в Константинополь, когда я была ещё младенцем. Она выполнила долг перед своим отцом, но считала жизнь в деревне позором, оставаясь матерью незаконнорождённой.
— «Как же нелегко приходилось в той деревушке бастардке!» — с грустью подумала Бринн.
Расти без матери, с дедом, только и мечтавшим использовать её для получения барышей, и с отцом, который ласково обращался с ней, пока не почувствовал в ней угрожающую своей власти силу.
Гейдж не из тех, кто позволил бы затирать себя и над собой насмехаться. Ей вдруг захотелось увидеть рядом Хардрааду и юную Гейджину.
— Когда он прогнал тебя?
— Мне пришлось вернуться в Норвегию несколько лет назад. Он покинул Хардрааду и стал королём торговцев, когда тот отклонил его законные права.
Гейдж никогда не согласилась бы с поражением, она попыталась бы силой вырвать победу из любого сложившегося положения.
— Тебе было лучше без Хардраады.
— Кто ты такая, чтобы судить? — Лицо Гейджины стало жёстким. — Думаю, трон Хардраады был бы мне впору.
— Не могу поверить, что ты мечтала о его троне.
— Мне ничего больше не было нужно от него. — Гейдж пристально посмотрела на неё и подтвердила: — Ничего.