— Из-за твоей матери.
Бринн почувствовала тяжесть в груди, знакомый холодок сковал её руки.
— Это случилось много лет тому назад.
— Тебя они тоже хотели сжечь, — мрачно напомнила Гейджина ей.
Она и об этом подумала и она, наверное, права. Может, найдётся причина обойти Кайт?
— Думаешь, там нас может подстерегать опасность?
— Не знаю, но мы, без сомнения, отразим любое нападение фермеров и торговцев.
Бринн охватило какое-то безумие и… робость.
— Тогда отправляемся в Кайт.
— Ты подумай ещё. Не будет ли тебе страшно?
— Я уже сказала, это было давно, и мы спокойно можем ехать в Кайт. — Бринн прикрыла глаза. — А сейчас я устала от этих ненужных разговоров и хочу спать.
***
До деревни Кайт они добрались к концу следующего дня. В тени Кайтского замка притаились дома с соломенной крышей, всё, как в любой другой деревне. Обычная мирная деревня. Тишина. Вопли.
Треск пламени. Запах, о Господи, запах!
— Что с тобой? — прошептала Эдвина, взглянув в лицо Бринн. — Ты выглядишь, как…
— Я не могу быть здесь. — Бринн задыхалась.
— Гейджина говорит, что нам надо купить у жителей деревни провиант и пополнить запасы.
— Вот пусть она этим и занимается, а я не могу здесь ни минуты оставаться.
Бринн развернула коня и пустила его галопом. Она слышала, что Гейджина окликнула её, но не остановилась, пока не отъехала на несколько миль от деревни. Она едва успела спешиться, как её вырвало. Дым. Стоны.
— Господи! — Гейджина обняла её, поддерживая за талию, пока её выворачивало буквально наизнанку.
Наконец Бринн, подняв голову, еле произнесла:
— Я не вернусь обратно. Не могу… — Она еле говорила.
— Никто не просит тебя об этом, — с горечью произнесла Гейдж. — Не стоило мне слушать тебя, я ведь спрашивала, но ты решила поступить так, будто ничего не случилось, чёрт возьми!
— Я не была уверена… Я не думала об этом. — Пошатываясь, она добрела до дерева и привалилась к стволу. — С той ночи я не позволяла себе вспоминать об этом кошмаре.
— Ты же знаешь, что я не позволила бы ни одному из деревни подойти к тебе.
— Знаю… — Бринн закрыла глаза, она по-прежнему держалась за дерево. — Они почти забыли обо всём.
— О чём ты?
— Я чувствую. Такое свершилось зло, а они едва помнят о нём. Подскажи им, и они почувствуют злость… удовлетворение и удовольствие. — Она со стоном стала раскачиваться. — Удовольствие!
Руки воина обхватили её, Гейджина прижала её голову к своей груди.
— Ш-ш-ш!
— Она была доброй. Она хотела помочь, вылечить…
— Хочешь, я их сожгу?
Бринн в испуге посмотрела на неё снизу вверх.
— Что?
— Они сожгли твою мать. Мне тоже спалить деревню дотла?
— Ты не смогла бы…
— Посмотри на меня.
Воительница. Жёсткая.
Безжалостная.
— Смогла бы.
— Они причинили тебе боль. Месть облегчит страдания. — Холодная, дикая улыбка появилась на её лице. — Дать тебе факел?
Бринн вздрогнула.
— Нет.
— Точно?
Она уверенно кивнула.
— Даже если бы я захотела им отомстить, мать бы постаралась оттуда остановить меня. Она хотела помочь им.
Воительница покачала головой.
— Тогда ты дурочка, если повторяешь её судьбу.
— Может быть. — Бринн судорожно глотнула. Рядом со всем этим ужасом она не могла спорить с ней. Нелегко было вспоминать о матери, когда в глазах вспыхивали картины её смерти. — Мы можем уйти отсюда?
— Как только Малик вернётся с новыми припасами. Я велела ему поторопиться. К ночи нам надо быть далеко отсюда.
— Можешь возвращаться, если надо. Я обойдусь без тебя.
— Оставайся здесь, я принесу воды и тряпку — вытереть тебя.
Бринн не смогла бы и шага сделать, даже если бы захотела. Никогда в жизни не чувствовала она себя такой слабой. Гейджина быстро вернулась, умыла её словно малого ребёнка, дала воды прополоскать рот.
— Лучше? — спросила она.
— Да. — Бринн ещё шатало, но тошнота прошла. — Мне просто хочется скорее уйти отсюда. Я не могу выносить… Она была такой доброй, а они обо всём забыли…
— Успокойся. — Гейджина села и притянула её на колени, нежно прижав к груди. — Расскажи мне о ней.
— О той ночи? Я не могу…
— Нет. О своей матери. Какая она была, твоя мать?
— Зачем тебе знать?
— Я тоже хочу помнить её. Как её звали?
— Мейрл.
— Как она выглядела? Светлая, как и ты?
— Нет, темнокожая, с красивыми синими глазами. У неё была чудесная улыбка. Она всегда радовалась… пока отец не ушёл от нас.
— Она любила тебя?
— Очень. Она говорила, что мы не только мать и дочь, а словно сёстры.
— Сёстры?
— Ну, как тебе объяснить? Мы были на равных, мы обе занимались знахарством. Мы будто находились внутри круга, куда вход для всех остальных был заказан. Она всё время повторяла: «Не беспокойся, Бринн. Они не могут переступить черту и войти в наш круг, но мы можем выйти к ним». — Бринн сжала её руку. — Но когда она вышла из круга, чтобы помочь им, они сожгли её. Ей никогда не надо было делать этого. Я предупреждала её. Я видела, как они обозлились на неё, узнав, что она спала с Роарком.
— Кто такой Роарк?
— Сын булочника. Ему было всего девять лет. Он упал с дерева и страшно разбился. Думаю, у него был перелом позвоночника. Он умирал. Травы действовали только как снотворное. Она знала, что надо лечь с ним, положив на него руки.
— Как ты с Маликом?
— Да, как я… — Бринн замолчала. О чём это она? Слова лились в порыве откровения. Многое стало понятным, пока она лечила Малика, но ей пора замолчать. Разве смерть матери её ничему не научила? — Нет, травы тоже помогли. Прикосновение просто облегчает страдания, но не…
— Продолжай! — поторопила охрипшим голосом Гейдж. — Тебе надо выговориться. Долгие годы ты всё переживала молча. Доверься мне. Разве ты до сих пор не поняла, что я никогда бы не посмела тебя обидеть?
Сущая правда. Воспоминания… Она упорно гнала их от себя, но они пропитали её горьким ядом, и она не могла…
— Не бойся. Мне больно, когда ты боишься.
Бринн не хотела причинять ей страдания. Она никогда не желала этого. Она смотрела ей в глаза, и в её взгляде светились искренность, нежность и преданность. И всё же, рассказывая, она не осмеливалась поднять на воина глаза. Её голова лежала у неё на груди.
— Травы очень помогают. Но ещё важнее — правильно их применять. — Помолчав, она резко добавила: — Но и прикосновения лечат.
Воительница ничего не ответила.
— Зачем я тебе всё это говорю? Ты ведь веришь только в то, что можешь потрогать.
— Тебе нужно выговориться мне.
Гейдж, несомненно, была права, и, возможно, что её недоверие только подстёгивало её откровенность.
— Никакого чуда нет. Мне кажется, это идёт от Бога. Думаю, он выбирает некоторых людей и передаёт им свой дар, чтобы они им пользовались. — Её голос внезапно зазвучал твёрдо и решительно: — Здесь нет ничего сверхъестественного. Ничего особенного, вроде природного дара красивого голоса, или умения владеть мечом, или грациозных движений. Это просто… необычно.
— Но люди этого не понимают. А когда ты узнала, что у тебя есть дар?
— За год до отъезда из Гвинтала. Я не испугалась. Мать говорила мне, что он передаётся от матери к старшему ребёнку, и, возможно, пришёл ко мне, когда я была совсем маленькой. Мать почувствовала прикосновение божественного, когда ей было всего семь лет.
— А почему тебя могло это испугать?
— Потому что я ощутила этот дар, когда пришлось лечить Селбара.
Воительница напряглась.
— Так могу я, наконец, узнать, кто же этот Селбар?
— Волк. Я нашла его раненным в лесу, его плечо и шея были разорваны. Олень рогами поддел его.
Гейджина широко раскрыла глаза.
— Волк! — Она не смогла удержаться от смеха. — Волк?
— Прекрасный зверь. Он умер бы, не приди ко мне дар целительства.
Воительница перестала смеяться.