— Это наши собственные. Я вытрясла их сегодня днём. На кровати одеяла грязноватые, боюсь, в них могут оказаться насекомые. — Она расстелила их у огня. — Мы отправляемся завтра?
— Да, рано на рассвете.
— Тогда спать. — Она сняла платье и легла. — Ну, что стоишь? Ты ведь устала.
— Ладно. — Гейджина легла и отвернулась от неё. — Спокойной ночи.
Бринн не понимала, что происходит. Гейдж отказалась от неё, не может быть. Бринн устроилась поудобнее, стараясь не дотрагиваться до неё.
— Спокойной ночи.
В комнате сгустилось молчание, и только хруст потрескивавших поленьев нарушал тишину.
— Почему? — тихо спросила Гейдж.
Бринн сама едва не задала ей тот же вопрос, когда она повернулась к ней спиной.
— Почему ты так ласкова со мной сегодня? — вновь спросила Гейдж.
— А почему ты была так добра ко мне в Кайте?
— Так, значит, в благодарность?
— И да, и нет. Тебе было тяжело, и мне захотелось помочь. — Бринн помолчала, а потом неуверенно спросила: — Почему ты не обнимешь меня? Слишком устала?
— Я никогда не видела тебя такой, как в Кайте, тебе было так плохо, и я подумала, что тебе необходимо время, чтобы оправиться.
Опять доброта.
— Когда ты обнимаешь меня… мне приятно. Я чувствую себя очень одинокой и немного испуганной. Если тебя не очень затруднит…
Руки воина обвились вокруг неё.
Тяжёлые, тёплые и оберегающие.
— Не затруднит, — хрипло проговорила Гейджина.
— Спасибо. — Она крепко прижалась к Гейджине. Тело её попахивало мылом и травами, которые Бринн добавила в воду. — Я не хочу мешать тебе.
— Напрасные старания. Ты всегда волнуешь меня. — Её руки крепко обняли её. — Спи. Тебе надо отдохнуть. Завтра нам предстоит неприятное путешествие по этому холодному морю.
— Да… — Бринн обняла её. Ей хотелось поговорить с ней, но она понимала, что должна лежать спокойно, не мешая ей заснуть. Гейдж вынесла весь этот ужасный холод и ветер ради неё. — Нам обеим надо выспаться.
Сквозь сон Бринн слышала могучие удары волн о скалистый берег и мрачное завывание ветра.
Разбушевавшаяся стихия только усиливала удовольствие от тепла, исходившего от жаркого очага, и от защищённости, которую Бринн испытывала, тесно прижавшись к Гейджине.
***
Малик изо всех сил удерживал на плечах накидку. Порывы ветра поднимали её, пытаясь вырвать из рук.
— Этот сумасшедший бросил себя на порог, словно мешок с ячменём! — с отчаянием проговорила Эдвина, выглянув в окно. — Алиса, позови его в дом.
— Сама и скажи. Решайте всё сами, — зевнула в ответ Алиса, направляясь к своему лежаку у задней стены комнаты. — Я ложусь спать. Мне и ребёнку надо отдохнуть.
Алиса оставалась последней надеждой Эдвины, не желавшей ввязываться в безумную выходку Малика. И Бринн, и Алиса отступили, оставив решение за ней.
— ≪Раз так, я ничего не скажу ему≫, — решила Эдвина.
Прогнать Малика с порога ей не удастся. Для него имели большое значение символы, и позволь она ему переступить порог своего дома… Он придаст её предложению далеко идущий глубокий смысл, а она больше не хотела знать ни одного мужчину. Он может просидеть у порога всю ночь. Она не хотела впускать в свою жизнь другого человека, пока не избавится от первого. Теперь она впервые почувствовала свободу, радовалась новому ощущению, какого прежде не знала. Зачем ей шут, ничего всерьёз не воспринимающий? Ветер завыл с новой силой, Малик весь съёжился.
Ему уже стало совсем не под силу справляться в одиночку с резкими порывами. Он прятал голову в плечи, вжимал её в шею. Днём Эдвина на несколько минут выходила из дома и с огромной радостью вернулась обратно. С тех пор ветер усилился и наверняка резко похолодало. Малик говорил, что у него на родине нет таких холодных и резких ветров. Вот и пускай отправляется к себе в Византию, ему не место среди чужестранцев. Кроме Гейджины Дюмонт, здесь у него никого нет, Эдвина чувствовала это. Зачем он пришёл в страну, где на него смотрят как на дикого варвара, пока не узнают поближе? Она и сама была уверена, что сарацины — невежественный народ. Однако она никогда не признавалась Малику, что его острый ум и глубокие познания поразили её.
Рядом с ним она чувствовала себя полной невеждой. После замужества Эдвина почти всё время болела и не покидала свою комнату. В отчаянии она попросила священника обучить её хоть чему-нибудь из того, что должна знать женщина. К её величайшему удивлению, Малик опроверг многое из того, чему её учили, и терпеливо занимался с ней при любой возможности. Гром.
— «Неужели пошёл дождь? Нет, просто волна с силой двинула о берег», — с облегчением подумала она.
Какая разница! Пускай из-за своего упрямства коченеет до костей, только тогда она, может, и пригласит его в дом. И в самом деле разразился ливень. Крупные капли дождя стучали о порог, били в дрожащее тело Малика. Мокрая накидка облепила его плечи.
— Матерь Божья! — Она быстро приоткрыла дверь. — Заходи!
Малик вскочил на ноги.
— Я думал, что не дождусь, пока ты меня позовёшь, — радостно улыбнулся он. — Я уж было думал, что мне придётся у твоего порога врасти в землю. Правда, я плохо представляю себе, как что-то здесь может пустить корни при такой неблагодатной погоде. Должно быть…
— Успокойся! — Схватив его за руку, Эдвина потянула его в дом — он позволил себя увести — и захлопнула дверь. — Не шуми, Алиса пытается заснуть! — Она подвела его к огню. — Я ни за что бы не уступила, не пойди такой ливень.
Он согласно кивнул.
— Ко мне с небес сошла благодать. Господь всегда хранит меня в правом деле. — Малик протянул руки к огню и довольно выдохнул: — … И посылает тебе.
Она хмуро посмотрела на него.
— Ты ел?
— Да, я знал, что должен подкрепить свои силы перед сражением. — Он сел у огня и вытянул ноги. Все его движения отличались грацией и изяществом. До чего же был он гибок и хорош! Эдвина отвела взгляд. — Пусть так и будет.
— Я не собираюсь бороться с тобой. Когда согреешься — уходи.
— Мне придётся здесь долго оставаться. Я промёрз. Из-за тебя я просидел целую вечность на этом ужасном ветру.
— Я тут ни при чём.
— Я ведь страдал на пороге ради тебя.
— Из-за моего случайного слова «неженка»? Я просто пошутила, мне и в голову не могло такое прийти, что ты решишься на подобное безумие.
— Это не безумие. — Малик, не отрываясь, смотрел на огонь. — Я не очень-то уважаю воинов Вильгельма из-за их кровожадности, но признаю их рыцарский обычай сражаться на турнирах во славу своих дам и посвящать им свои подвиги.
— При чём тут это?
— Я сражался с ветром и холодом и посвящаю битву тебе. — Он повернулся и посмотрел ей в глаза. — Ты окажешь мне свою милость?
Эдвина почувствовала волнение.
Он был так прекрасен в отблесках огня! Нет, он был великолепен…
— Я всё ещё замужем.
— Дамы при дворе Вильгельма не считают это препятствием, — решительно тряхнул он головой. — Но я понимаю, как для тебя это важно. Не беспокойся, я терпелив и думаю, скоро всё решится!
Она не могла оторвать от него глаз.
Благородство и нежность. Юмор и страсть. Всё это скрывается за внешностью небожителя, которой она так боялась.
— Позволь мне прислониться к стене, Эдвина.
— Глупости! — сдавленным голосом сказала она. — Я не награда, за которую стоит бороться. Отдай свои льстивые речи и красивое личико женщине, которая…
— Так вот в чём дело! — перебил он её. — Тебе противно смотреть на меня?
— Да нет же.
— Если моё лицо не нравится тебе, то с этим надо что-то делать. — Малик нагнулся к огню, осторожно взял полусгоревшую ветку и зажёг её от пламени. — Тебе ненавистно видеть эту красоту. Что ж, мы это исправим. Обгорелая щека, или ожог над бровью…
— Что ты делаешь?
Эдвина с ужасом смотрела, как он подносит горящую ветку к щеке.
— Сражаюсь с шелухой. — Он улыбнулся, едва пламя коснулось его бородатого лица. — Трудно…