К этому времени стало уже совсем темно. В Бексли не слишком заботились об уличном освещении, редкие фонари располагались только на перекрестках. Дорожек для бега, да и просто тротуаров было до обидного мало. Все уличное пространство занимали автомобили, припаркованные по обочинам или проезжающие мимо, ослепляя прохожих и бегунов включенными на дальний свет фарами. Таков был стиль жизни в Бексли.
Небо, и без того темное, заволокли низкие тучи, спрятав луну и звезды. Кроме одинокого парнишки-велосипедиста и старичка с маленькой собачкой на поводке, Грейс никого на улице не заметила. Старичок и собачка остались позади, а паренек, отчаянно работающий педалями, обогнал их и скрылся за поворотом. Все вокруг как будто вымерло. Не пора ли им поворачивать домой?
Грейс никак не могла выкинуть из головы утверждения Джессики о том, что кто-то следит за ней. Ей было совсем не так безмятежно-спокойно, как в прошлые их вечерние пробежки. Постоянно возникало желание оглядываться на темные живые изгороди, откуда в любой момент могла появиться полупризрачная фигура. А сколько было еще таких мест, где мог засесть в засаде жуткий маньяк, – за мусорными контейнерами или в узкой щели между припаркованными автомобилями. Грейс знала, что все это глупости, плод больного воображения, но тревога Джессики по невидимым проводам передавалась и ей.
Они преодолели намеченный и давно знакомый им по прежним пробежкам маршрут. Ровно две мили. Грейс измерила это расстояние, еще как только они поселились в доме на Лейн-стрит.
Для нее вечерняя пробежка, да еще в компании дочери, была настоящей отдушиной. Она сбрасывала стресс, накопившийся за день, и ощущала невероятную, волшебную близость к самому дорогому для нее существу. «Мы одна команда. Вперед!» – хотелось крикнуть тридцатишестилетней женщине, юристу со стажем, пронзая теплые сумерки или бархат ночи, чувствуя, как сильные длинные ноги несут ее, а рядом бежит, не отставая, и так же свободно и ровно дышит близкий ей человечек. Но у нее первой из их слаженной пары отказало дыхание. Наверное, слишком много думала она о грозящих ей и дочери опасностях.
Джессика мгновенно уловила сбой ритма.
– Стареешь, мам, – безжалостно заключила она. В ее словах не было ни издевки, ни желания подчеркнуть свое превосходство молодости над старшим поколением, а просто констатация факта.
Джессика позволила матери первой добежать до крыльца и усесться на ступеньки.
«Куда делась моя прежняя энергия? В землю, в космос, в никуда?» – подумала Грейс.
Джессика восстановила дыхание куда скорее матери.
– Ой, я вспомнила! Мне вернули контрольную по испанскому. Я получила 93. Ты должна подписать ее.
– Прекрасно! Я подпишу с удовольствием. Положи тетрадь на кухонный стол перед тем, как отправишься спать.
Джесс скрестила ноги и развалилась на ступеньках.
– Мам?.. Как получилось, что вы с тетей Джекки такие разные? Мне всегда казалось, что сестры должны быть похожи.
– Тетя Джекки моложе меня на восемь лет.
– Ну и что? Разве в возрасте дело? Я смотрю на нее и удивляюсь. Она толстая, ты – худая. Тебе во всем везет, ей – нет. У тебя тоже был неудачный брак, но ты вовремя развелась. А она будет тянуть лямку за своего дурака-мужа до самой смерти и ник да от него не денется. Ей так суждено.
Грейс потребовалось немало времени, чтобы подыскать подходящий ответ. Ветер усилился, и легкие колокольчики, развешанные на веранде, запели свою мелодичную песенку. Прохлада постепенно пробралась в их сад и освежила разгоряченную кожу. До чего были прекрасны эти мгновения близости и откровенности с дочерью, когда ничто не угрожает их покою, а за спиной уютно светится оставленный включенным в холле и на кухне свет.
– У нас с Джекки было совсем разное детство, хоть мы и сестры. Мне было четырнадцать, даже меньше, чем тебе сейчас, когда умерла наша мать. А Джекки только исполнилось шесть. Я помню, как ее привели в похоронное бюро – совсем малышку, – где мама лежала в гробу. Она и там бегала и смеялась и играла с кузинами, своими ровесницами. Джекки не понимала, что случилось и кого мы потеряли навсегда. А потом папа женился снова – меньше чем через год. Джекки и Дебора, его новая жена, очень подходили друг другу. Дебора хорошо обращалась с Джекки – совсем как настоящая мать. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что зря завидовала Джекки, зря ненавидела мачеху. Но тогда я как бы становилась на сторону своей покойной матери, отстаивала ее прежнее положение в семье. Глупо, конечно, но так я поступала. Папа бесился от злости, пытался меня образумить, но я все равно все делала наперекор. Наш дом превратился в жуткое поле битвы, и я при первой же возможности ушла из дому.
Джессика, по-прежнему слушая исповедь матери, тихонько встала и, опираясь на перила крыльца как на палку в балетном зале, принялась разминаться и растягиваться. Ей гибкое тело было удивительно красиво, особенно когда взмахи становились все шире и ноги, словно крылья ночных птиц, мелькали в темноте.
– А куда ты ушла? В колледж?
– M-м… – не решилась полностью довериться дочери Грейс и промямлила нечто невнятное.
Джессика спустилась на две ступеньки ниже и сделала мостик. Изогнувшееся стройное тело напоминало конструкцию инженерного гения. Не разгибаясь, она спросила:
– А отчего умерла твоя мама?
– От рака. – С тех пор и до сегодняшнего дня Грейс не могла вспоминать об этом без боли.
– Тебе было тогда плохо, да?
– Очень плохо.
По правде говоря, было божьим благословением, что мать скончалась внезапно и без долгих мучений. Однажды, через неделю после новогоднего праздника, мать зашла к врачу на регулярное обследование. Шесть месяцев спустя, после бесполезных операций и облучений, она скончалась. Грейс тогда казалось, что солнце зашло и больше никогда не выйдет из-за туч, закрывших черную дыру, куда затянуло какими-то вихрями ее мамочку.
– Но ты это перенесла? – спросила дочь.
– Что? – переспросила Грейс.
– Смерть мамы.
– Конечно. И даже родила тебя. Жизнь не прерывается. А с твоим появлением на свет я как бы начала жить сначала. Я тебя полюбила с первой минуты и с каждым прожитым днем люблю все больше. Ты взрослеешь и становишься в чем-то похожей на нас с твоей бабушкой, на женщин из нашей семьи.
– Ну да, мам, скажешь тоже, – недоверчиво протянула Джессика.
– Честно.
– Если ты меня так любишь, мам, то скажи, что я красивая.
– Скажу честно, что скоро ты станешь настоящей красавицей, – искренне сказала Грейс.
Ей так хотелось пересказать своей почти уже взрослой дочери старую-престарую сказку, которую та выслушивала в раннем детстве от матери много-много раз, великую и прекрасную историю про гадкого утенка. Когда Грейс в родильном отделении принесли и показали багровый сморщенный комочек и сказали, что это ее дочь, она в первое мгновение испытала разочарование. Она подумала, что незачем было так мучиться, производя это существо на свет, но уже через мгновение какие-то неведомые, незримые узы навеки соединили их.
– Я люблю тебя сильнее всех на свете, – торжественно произнесла она.
Бледные слова. Разве они могут выразить силу и глубину ее чувств?
– И я люблю тебя, мам. – Джессика запечатлела торопливый поцелуй на щеке матери и вытянула вперед раскрытую ладошку. – Дай ключ, я хочу быстренько принять душ.
– Я тоже. Не потрать всю горячую воду.
– Может быть, чуть-чуть тебе оставлю, – улыбнулась Джессика.
Девочка скрылась в доме, как будто и не было дочери только что рядом с ней в ночи. Грейс сразу же ощутила неуютную пустоту вокруг себя. Зато в темный сад забрели призраки из прошлого. Каждой женщине есть что вспомнить.
– Мам!.. Мам!.. – донесся до нее истошный вопль Джессики.
Грейс помчалась в дом, перелетев сразу через все ступени крыльца. Ее словно вихрем пронесло через пространство пустого холла, увлекло на лестницу, ведущую на второй этаж.