– Пораскиньте мозгами, мистер детектив. Я не думаю, что это простое озорство. Я считаю, что кто-то намеренно терроризирует Джессику. Я уверена, что все это связано с вашим расследованием наркобизнеса сети в Хеброне. Я думаю, что на Джессику пало подозрение в стукачестве, и теперь ее предупреждают, чтобы она держала рот на замке.
Краем глаза она заметила, что Петере и Стейн, нагруженные каким-то таинственным для нее оборудованием, снова вошли в комнату Джессики. Марино мгновенно уловил ее реакцию.
– Мы действуем именно так, как вы хотите, то есть относимся к происшествию серьезно. Но у меня другое мнение, отличное от вашего. Мне кажется, что вы преувеличиваете роль Джессики в этом деле. Если это не глупая и жестокая шутка, а я по-прежнему в этом убежден, то надо рассмотреть иные варианты. Вы сказали, что имели стычку, назовем это ссорой, с дочерью в ночь, когда мы с Домни подобрали Джессику на улице. Расскажите об этом подробнее.
– Я… – начала было Грейс, но Джессика оборвала ее на полуслове, выскочив из спальни:
– Мам! Я все у себя обыскала. Годзиллы нигде нет!
Глаза ее уже покраснели от слез. Джессика побледнела и была близка к истерике.
– Ты колола инсулин? – спросила Грейс. Разумеется, среди треволнений сегодняшнего дня Джессика могла забыть про необходимую и столь неприятную для нее инъекцию.
– Да, мама, да! – Предвестники уже близкого шторма ощущались во взгляде Джессики. – Да, я ела вовремя, да, я проверяла кровь. А теперь оставь меня в покое, прогони этих полицейских и позволь мне заняться поисками Годзиллы.
– Джессика Ли! – воскликнула Грейс, называя дочь полным именем, что делала очень редко. Но даже это не подействовало на Джессику. Словно штормовым ветром ее сорвало с места. И она устремилась вниз по лестнице.
Грейс не решилась встретиться взглядом с Марино после столь бурного конфликта. Однако он был тактичен, выдержал положенную паузу и спросил спокойно, как будто их беседа и не прерывалась:
– Расскажите все в подробностях о проникновении в ваш дом – о первом и о втором.
Грейс вздохнула. Ей следовало извиниться за грубость Джессики, но она не сделала этого. Подавив желание немедленно последовать за дочерью и помочь ей в поисках Годзиллы, она начала уже надоевшие ей самой объяснения:
– Я подобрала на улице медвежонка, отнесла его в дом, потом вызвала полицию.
Воспоминания о той жуткой ночи вновь повергли Грейс в дрожь. Марино был дьявольски пунктуален.
– Кража игрушки из спальни Джессики никак не может быть связана с наркобизнесом, правда?
– Откуда я знаю? Может, и связана! – Грейс разозлилась. Но разум ей подсказывал, что ей надо не злиться, а искать путь к спасению и себя, и дочери от ночного призрака.
– А кто-нибудь преследовал Джессику до того, как мы с Домиником застукали ее на покупке наркотиков?
– Не знаю. А кто еще, кроме привидений с кладбища? Не знаю, ничего не знаю… – вырвалось внезапно у смертельно усталой, с трудом держащей себя в руках женщины. Марино воспринял ее взрыв с пониманием, продиктованным, вероятно, профессионализмом. Мало ли ему приходилось выслушивать впадающих в истерику женщин, когда дело касалось их отпрысков.
– Шутки подростков бывают очень злыми и бьют в самое больное место. Вам ли не знать этого, ваша честь.
– О боже! «Шутки»! Так это у вас называется на полицейском жаргоне? Меня лично они напугали до смерти.
– Я это понял, – произнес он с сочувствием. – И не хочу сказать, что вы реагируете неадекватно. Наоборот, вы правы. Я представляю ту картинку, кото рая запечатлелась у вас в памяти. Вы бежите через темный сад, преследуя неизвестно кого, какую-то неясную тень. Может быть, это дружок вашей Джессики или случайно забредший на ваш участок бродяга У вас нет доказательств, что он побывал в вашем доме и ничего ценного у вас не пропало…
Предупреждая ее возражения, он решительно вскинул руку.
– Да, конечно, кроме любимчика вашей дочки – плюшевого медвежонка, брошенного на мостовой Но этот медвежонок мог оказаться там в силу разных причин. Совсем необязательно, что его кто-то украл, а потом выкинул. К тому же Джессика не могла сегодня сказать конкретно, что кто-то следил за ней У нее лишь было тревожное ощущение по этому поводу. Так обычно пишется в полицейских рапортах, которые никуда дальше не идут. Это могло быть преследование приятельницы, решившей пошутить, или ревнивого ухажера или просто плод ее воображения, рисунок могильного камня и мрачная надпись на зеркале – другое дело, мы все это видели. Но и это выглядит скорее озорством. Все, что произошло, выглядит ребяческой шалостью, не более. У вашей дочери весьма изобретательные на всяческие проделки друзья.
– Вы не воспринимаете это серьезно?.. – Грейс даже задохнулась от возмущения. – Опасность грозит моей дочери, а для вас это детские шуточки?
В глазах Грейс Тони Марино потерял все те немногочисленные достоинства, которыми она его наделила, превратился в никчемное существо. Несколько неосторожных слов, и профессионального полицейского, мужчины, который вызвал у нее симпатию, мгновенно не стало.
– Это не совсем так… – начал было он.
– Убирайтесь! Если вы так трактуете инцидент, произошедший в нашем доме, то убирайтесь отсюда немедленно.
– Я понимаю, ваша честь, что вы взволнованы, но мы должны закончить свои работы, – пытался утихомирить ее Тони.
– Вам нечего делать в моем доме. Убирайтесь!
Ее реплика пришлась как раз кстати.
В это время как раз появились полицейские, нагруженные аппаратурой. Тони выслушал их короткий рапорт, и они направились к выходу.
– Одну минуту, судья Харт, – задержался он. – Выслушайте меня. Я чувствую, что вы мне не доверяете, но на все сто процентов уверен, что это проделки какого-нибудь озорника из числа знакомых Джессики.
– Шалости озорника? – Грейс повысила голос. – Я до сих пор дрожу от страха, когда вспоминаю об этих шалостях.
– Вполне понятно, что вы испугались. Это естественная реакция. Но все-таки подумайте, что, в конце концов, такого уж страшного произошло? Вы видели, что кто-то пробежал по вашему дворику среди ночи. Вы не знаете, кто это был. Возможно, какой-нибудь соседский юнец, вздумавший пошляться ночью. Как это сделала, вы уж меня простите, и ваша дочь. Может быть, он каким-то образом откололся от остальной компании и искал Джессику. У вас нет доказательств, что он вторгся в ваш дом, нет следов взлома, и ничего ценного не было похищено.
Он поднял руку, останавливая ее возражения.
– О'кей. Вы скажете сейчас о медвежонке, любимой игрушке вашей дочери, найденной вами в придорожной канаве. Но он мог оказаться там по каким-то нам неведомым причинам. Совсем необязательно, что его выкрал из вашего дома, а потом выбросил на дорогу какой-то злоумышленник. И далее, сегодня Джессика якобы видела, что ее кто-то преследует. Чувствовала, ощущала, но не видела кого-то конкретно. Это мог быть ее приятель, который вздумал сыграть с ней шутку, обожатель, слишком робкий, чтобы признаться в своих чувствах, а возможно – простите, что я подобное допускаю, – что все это плод ее воображения. Другое дело – тут я не могу оспорить, – что кто-то начертал на зеркале гнусную надпись. Мы все убедились в этом. Но является ли это угрозой? Сомневаюсь. Скорее это выглядит опять же глупым озорством. Я бы, на вашем месте, присмотрелся бы попристальнее к вашим озорникам-племянникам или подругам Джессики, чем подозревал во всем этом крутых парней из наркобизнеса.
– Вы считаете меня дурой? Вы не верите, что кто-то серьезно угрожает моей дочери?
– Вы не так поняли… – начал было Марино.
– Убирайтесь! Немедленно. Если вы не относитесь к происшествию с должной серьезностью, то здесь вам делать нечего. Покиньте мой дом!
– Подумайте, ваша честь. Я понимаю, что вы сейчас не в себе, но все же надо смотреть на вещи реально.
Их дальнейшую перепалку прервало появление Доминика, которому, вероятно, уже надоело ждать брата.