– Донни? Донни, это ты?
Каролин уже была снаружи, накинув на себя что-то воздушное. Неуверенной походкой она обогнула угол дома, вглядываясь в темноту.
Она ищет своего милого Донни!
Удаляясь от нее на четвереньках, он вдруг сообразил, что на нем бейсболка Донни с эмблемой «Чикаго Буллз» и кожаная куртка брата.
Она вполне могла принять его за Донни.
Слава богу, она не узнала его. Только б поскорее унести отсюда ноги!
– Донни? Где ты?
К дому примыкала пристройка – сарайчик для хранения садовых инструментов. Он укрылся в его тени, а потом проник внутрь, натыкаясь на пустые цветочные горшки, лопаты и грабли, на громадные мешки с удобрениями, размером больше его. Сердце его бешено колотилось, ладони вспотели от волнения. Если он попытается перебежать через двор, она непременно его увидит. Одна надежда, что ей скоро надоест шляться вокруг дома, и она уберется восвояси, к себе в спаленку. Если ему повезет и она не заглянет в пристройку.
Но когда в его жизни ему везло?
– Донни?
Он осмелился поднять взгляд и увидел, что Каролин приближается к нему, идет прямо на него. Было очевидно, что она его видит и думает, что он – Донни. Иначе она не шла бы так смело, без колебаний.
– Донни? – Голосок ее был нежный, мелодичный, лишь немного озадаченный.
Ничего не оставалось делать, как встать с четверенек на ноги. Она наткнулась на него.
– Я думала, ты ушел. Ты что-нибудь забыл? Я… – Слова застряли у нее в горле, как только она коснулась его. – Ты не Донни, – сказала Каролин, будто выдвигая против него обвинение.
Вот так всегда в его жизни!
– Я… – начал он и не смог продолжать. Да ему и сказать было нечего.
Она прямо взбесилась, поняв, кто перед ней, отдернула руку, скривила личико, словно унюхала нечто отвратительно смердящее. Куда делась ее нежность? В голосе звучали металл и ледяное презрение.
– Ты подглядывал за мной, ублюдок, хотел увидеть, как я раздеваюсь. Ведь правда? Правда? Ты больной, ты это знаешь? Ты больной, ты мерзкий, грязный ублюдок! Я сейчас разбужу родителей. Они вызовут полицию. Они сообщат твоим родителям. Донни превратит тебя в лепешку, и это еще не самое плохое из того, что с тобой будет, гнусный червяк.
Она собралась бежать ко входу в дом, ее волосы взметнулись, яростью дышало все ее стройное, напряженное тело.
– Каролин! Обожди!
Он схватил ее за руку. Он не мог отпустить ее, не мог позволить ей разболтать родителям, полиции, всем. Он должен был остановить ее, образумить, внушить, что она слишком плохо о нем думает, но никаких убедительных слов для нее он сейчас не находил.
– Не трогай меня, извращенец! Убери руки! – Она освободилась резким движением и выскочила из пристройки.
Как ее задержать?
В панике он озирался, словно ждал откуда-то помощи. На глаза ему попалась лопата. Он схватил ее, даже не осознавая, зачем это делает.
– Каролин.
Он догнал девчонку, поймал ее развевающийся на бегу халатик, сильно дернул, развернул ее лицом к себе.
– Каролин, пожалуйста, не говори никому…
Она презрительно засмеялась прямо ему в лицо, и тогда он понял, как должен поступить. Она не оставила ему выбора.
Он взмахнул лопатой над головой Каролин. В самую последнюю секунду он увидел в ее глазах даже не предчувствие, а точное знание того, что ей предстоит сейчас умереть от его руки, что это неизбежно.
Когда лопата ударилась о ее голову, Каролин лишь только открывала рот для крика. Удар был так силен, что лопата отскочила от черепа. Звук был неприятный, будто тыква разбилась от удара об асфальт. Каролин оседала на землю, а звук этот все еще терзал его слух.
На всякий случай он нанес ей еще один удар.
Затем, наверное, целую вечность он стоял над ней и смотрел на ее обмякшее тело у своих ног. Кровь текла у нее из носа, изо рта, из ушей, сочилась из двух широких ран на голове. Чтобы выйти из ступора, ему пришлось здорово встряхнуться, как отряхиваются собаки, выйдя из воды. Он снял с себя куртку Донни и обернул ею голову мертвой девчонки. Он не должен был оставлять за собой кровяной след, по которому копы легко его обнаружат.
Ему надо было куда-то временно спрятать тело, пока он не придумает, что делать дальше.
Пот струился по его лицу и насквозь промочил рубашку, хотя ему не было жарко. Он ощущал озноб.
Подняв Каролин – безжизненная, она весила тонну, гораздо больше, чем он ожидал, – он отнес мертвое тело подальше от дома на случай, если ее предки проснутся и примутся искать свою дурочку.
Все надо делать по порядку.
Положив ее за изгородью, он вернулся, срезал кровяное пятно на траве в том месте, где ее голова касалась земли, и прикрыл свежим дерном, добытым в дальнем, заброшенном уголке соседнего двора.
Закончив заметать следы, он уже к этому моменту составил точный план своих дальнейших действий.
Он улыбался и не чувствовал никакого беспокойства. Ибо если поначалу все было черным-черно, то теперь горизонт озарился радужным сиянием и впереди замаячил самый замечательный финал всей этой истории.
Маленький Братец придумал, как ему выиграть сражение с судьбой.
33
Обычно по утрам в воскресенье Грейс подымалась рано, когда везде вокруг царил мир и покой. Когда-то давно она составила для себя твердое расписание и неуклонно соблюдала его каждое воскресное утро. Босиком, в ночной рубашке она спускалась вниз, заваривала кофе, брала газету, положенную разносчиком на крыльцо, и выпивала две чашки с круассаном, одновременно знакомясь с тем, что происходит в мире, а затем возвращалась наверх, принимала душ и одевалась.
Сегодня, однако, помня, что Марино находится где-то в доме, она сначала встала под душ, потом некоторое время раздумывала, что ей надеть, выбрала брюки цвета хаки, черный свитер с высоким воротом, черные туфли на низком каблуке. Не признаваясь в этом самой себе, она все же уделила гораздо больше внимания, чем всегда, утренней косметике.
Было уже почти десять, когда она вошла на кухню.
Он сидел за столом и доедая кашу из злаков, разбавленную молоком, запивая ее апельсиновым соком. Одна половинка газеты была прислонена к кофейнику, другие ее части в некотором беспорядке лежали на столе. Черные волосы Марино были еще влажными после душа. Он слегка хмурился, углубившись в газетный текст. На лице его проступила уже заметная щетина. Одет он был в ту же фланелевую рубашку и те же джинсы, что накануне.
Конечно, он не готовился провести всю ночь у нее в доме и не запасся пижамой и бритвой. Шальную мысль о том, что он спал у нее в кабинете на кушетке нагишом, она поспешно выкинула из головы.
– Доброе утро, – произнесла Грейс с искрящейся улыбкой, стараясь этим как бы развеять в пепел тяжкое прошлое и ознаменовать этим начало новой жизни.
Она взялась за кофейник.
– Кофе горячий или заварить новый?
– Привет. – Тони глянул на нее поверх газеты, проглотил ложку каши, поглощаемой за завтраком большинством граждан США, и потянулся за своей чашкой кофе, безумно крепкого – Грейс учуяла это по запаху.
– Я тут немного похозяйничал и соорудил себе завтрак. У вас нет возражений?
– Нет, конечно. – Сохраняя на лице улыбку, она отвернулась к холодильнику.
Несмотря на вчерашние поцелуи – кто кого из них целовал с большей страстью – это еще вопрос, – несмотря на все переживания, жизнь должна продолжаться, катиться по проторенной дорожке. Поцелуи могли иметь какое-то значение или не иметь вовсе. Она и сама не решила, какую линию поведения избрать и является ли Тони Марино мужчиной ее мечты. А ему, без сомнения, приходилось встречать немало одиноких и весьма привлекательных женщин, которых не грешно поцеловать.
Было бы ошибкой извлекать из вчерашнего какие-то серьезные выводы.
– Я ем на завтрак круассаны и омлет. Как насчет вас? – вежливо обратилась к гостю Грейс.