– На этом слушание дела закончено.
Она прикрыла глаза и потерла виски, в то время как Боуланы – мать и сын – обнимались, а затем покидали зал суда. За ними, словно на буксире, потянулись оба адвоката. Ее голова раскалывалась. Она добралась до дома только в семь утра, а в суде была уже с девяти и безвыходно, лишь с коротким перерывом на ленч.
– Переходим к рассмотрению следующего дела, – объявила она, раскрыв глаза.
Это был занудный спор об опеке, постыдный и мерзкий по сути, в котором отец – преуспевающий дантист – обвинял бывшую жену, а в прошлом свою ассистентку, в том, что она негодная мать, хроническая алкоголичка и вдобавок развлекает мужчин у себя дома в присутствии двух дочерей. В ответ она заявляла, что он плохой отец, так как, по ее словам, оскорблял физически, эмоционально и сексуально ее и дочек.
Обе стороны представали перед Грейс уже по меньшей мере дюжину раз, и постепенно она перестала верить кому-либо из них. Сегодня очередная полемика разгорелась по поводу требования отца снизить сумму выплачиваемых им алиментов, так как в последнее время он чаще берет на себя заботу о детях, чем это определено было в договоре при разводе.
Аргументы противоборствующих адвокатов не производили на Грейс должного впечатления.
– Доктор Аллен, я убеждена, что один лишний уикенд, проведенный вами с детьми, не служит веским доводом для снижения алиментов.
Дантист что-то пробормотал сердито, а его бывшая супруга самодовольно приосанилась.
– Минуточку, ваша честь!
Адвокат доктора Аллена Колин Уилкерсон был известен Грейс гораздо лучше, чем его клиент. Дело в том, что она имела глупость встречаться с ним на протяжении трех месяцев весной и в начале лета, пока не одумалась.
– Могу я подойти к судейскому столу?
Вопрос был чисто риторический, так как он уже мчался туда на всех парах, словно поезд-экспресс, разрезая собой застоявшийся воздух в зале.
– В чем дело, мистер Уилкерсон? – вяло спросила Грейс.
Он был высок, угловат и плешив, с худощавым лицом и предлинным, выставленным вперед наподобие копья носом. Одно время Грейс находила его привлекательным мужчиной, в духе персонажей вестернов. Его темно-синий костюм, как, впрочем, и все остальные вещи, выглядел дорогим и отличался хорошим вкусом. Голубая рубашка и галстук в тон были выбраны, несомненно, под цвет его глаз, которые в данный момент сузились в гневе и были устремлены на судью. Его пальцы от волнения сводила судорога. Грейс замечала это за ним и прежде.
– Здесь не замешаны личные мотивы, ваша честь? Надеюсь, что нет. Или я ошибаюсь?
– Что?
Грейс была абсолютно не в настроении участвовать в спектакле, который он разыгрывал. Говорил Колин нарочито тихо, словно боялся, что их подслушают. Рот скривился в неприятной улыбке, пальцы все время подергивались. По сути дела, именно из-за таких его выходок она порвала с ним. Он ни к чему не мог относиться легко. Все для него представляло вопрос жизни и смерти. Так было каждый раз, когда они собирались поужинать вместе или выбирали, какой фильм посмотреть, или гадали, позволит ли погода совершить прогулку на лодке.
«Жизнь слишком коротка, чтобы связывать ее с подобной личностью, – решила тогда Грейс. – И так уже плохо, что приходится иметь с ним дело в зале суда».
– Вы всякий раз принимаете решения не в пользу моих клиентов с тех пор, как порвали со мной. Я не думаю, что это лишь случайное совпадение, ваша честь.
Грейс спокойно отбила его атаку:
– А я думаю, что вы заблуждаетесь, мистер Уилкерсон. Я заверяю вас…
– А я вам не верю, – перебил ее Колин. – Что я сделал такого, чтобы так обозлить тебя, Грейс? – Он почти перешел на шепот. – Что тебе во мне не нравится? Мои галстуки? Запах моего лосьона? Или моя манера водить машину? Мне плевать! Единственно, о чем я прошу, не переноси свою личную неприязнь ко мне на моих клиентов.
– Вы близки к опасной черте, мистер Уилкерсон, за которой ваши слова можно трактовать как оскорбление суда. – Тон ее был ледяным, выражение лица – каменным. О чем она только думала, когда впуталась в интрижку с этим истеричным подонком, пусть даже и на короткое время?
Что ж, разумеется, ей было одиноко. Но, как она убедилась и продолжала убеждаться на многих примерах, одиночество всегда предпочтительнее, чем подобная альтернатива.
– Что ж, вот ты и показала свое истинное лицо, – торжествующе сказал Колин. – Ладно, прячься за судейской мантией! Но возьми себе на заметку, что я не позволю впредь вымещать на моих клиентах злобу, которую ты питаешь ко мне. Предупреждаю, я подам жалобу в адвокатскую коллегию по надзору за правосудием.
– Строчите и отсылайте свои жалобы куда вам угодно, мистер Уилкерсон. Но и вы кое-что возьмите на заметку. Если вы не удалитесь отсюда прямо сейчас, я обвиню вас в неуважении к суду, и вы проведете ночь в тюремной камере.
Грейс холодно посмотрела на него. Его лицо покраснело, потом побагровело, кулаки сжимались и разжимались. На какой-то момент никто бы не поручился, что ситуация не взорвется.
Но Уилкерсон, повернувшись на каблуках, зашагал прочь, задержавшись только для того, чтобы забрать своего клиента.
Когда массивная дубовая дверь захлопнулась за ними, Грейс позволила себе мысленно расслабиться.
– Тяжелый день, – сочувственно произнес бейлиф.
Уолтер Доуд обладал массивной головой бульдога, посаженной на торс защитника-профессионала высшей футбольной лиги. Ему исполнилось шестьдесят два, но он был крепок и телом, и духом. Грейс считала его своим другом.
– Разве не все они одинаковы? – Грейс сделала попытку улыбнуться.
Она встала, собираясь удалиться в свою комнату и выпить там столь необходимую ей чашку крепкого кофе. Затем ей предстояло встретиться с шефом полиции Бексли и выяснить, на какой стадии находится расследование о проникновении в ее дом неизвестного прошлой ночью. По пути к дому Грейс должна заглянуть в химчистку и в бакалею. Потом ужин и домашнее задание Джесс. А попозже надо как-нибудь выбрать время для серьезного разговора с дочерью, хотя она не имела ни малейшего представления, как начать и как проводить такой разговор.
И все это после двух часов сна за последние сутки.
Старая истина о том, что женскую работу никогда не переделаешь, вполне относилась и к Грейс. Уделом ее было уставать до изнеможения изо дня в день.
Дверь в зал суда распахнулась, и высокий мужчина появился в дальнем конце опустевшего сейчас и поэтому гулкого помещения. Направлявшийся уже к этой самой двери, чтобы запереть ее, Уолтер принял стойку в центре зала, с неприязнью рассматривая вновь прибывшего.
– Суд на сегодня уже закончил свою работу. – Он любил изображать из себя телохранителя Грейс, что в ряде случаев приветствовалось ею.
Голос у Уолтера был хриплый, лающий, резкий, поза явно выдавала его намерение преградить дорогу нежелательному посетителю.
– Я это знаю. Но я надеялся перехватить судью до того, как она уйдет.
Он взглянул поверх головы Уолтера на Грейс, еще не успевшую сойти с возвышения.
– Минутка для меня найдется?
Грейс узнала его сразу – коп из прошлого ночного кошмара. Мистер Грубиян – Неприятный Тип собственной персоной. Она недовольно поджала губы, но кивнула. Уолтеру она сказала:
– Все в порядке, можешь впустить его. Все запри и отправляйся домой. Я знаю, что ты торопишься.
– Спасибо, ваша честь.
Сорокалетняя супруга Уолтера, Мери-Элис, поправлялась после сложной операции и нуждалась в том, чтобы муж был рядом с нею.
Коп, разминувшись с Уолтером, приблизился к судейскому возвышению.
– Чем могу вам помочь? – холодно осведомилась Грейс и сошла с помоста.
Он возвышался над ней на полголовы, хотя она была на каблуках, одетый в те же джинсы и в ту же военного образца рубашку, что и накануне.
Детектив прошелся по всей фигуре Грейс взглядом, словно высвечивая ее фонариком. Она подумала с удовлетворением, что выглядит сейчас солиднее в черной судейской мантии, чем во время ее предыдущего появления в качестве суетливой, напуганной матери. В данный момент ее облик должен был внушать уважение.