– Редко. Последний раз – шесть лет назад.
– У нее безупречная репутация, – сказал Брис.
– Да. Хотя она не слепая. И, говорят, не глупая.
– Полагаю, первый евнух, таковы почти все аквиторы.
– Именно. Ну спасибо, что уделили мне время, финадд. И вот еще, – добавил он, медленно поднимаясь в знак того, что аудиенция окончена, – каково вам в роли королевского поборника?
– О, отлично, первый евнух.
– Не слишком тяжкое бремя для молодого и сильного человека?
– Не сказал бы, чтобы совсем легкое.
– Не синекура, но по плечу.
– Вполне точное определение.
– Вы честный человек, Брис. Как один из советников короля я доволен своим выбором.
Но счел нужным напомнить. Зачем?
– Я по-прежнему польщен, первый евнух, доверием короля – и, конечно, вашим.
– Не буду дольше вас задерживать, финадд.
Брис поклонился и вышел из кабинета.
Он немного тосковал о старых днях, когда служил простым офицером дворцовой Гвардии. Тогда у него не было политического веса, и короля он видел только издали – Брис и его сослуживцы стояли по стойке «смирно» вдоль стены во время официальных аудиенций и приемов. Шагая по коридору, Брис снова подумал, что первый евнух вызвал его из-за родственника, а не из-за того, что он королевский поборник.
Халл Беддикт. Как неугомонный дух, привидение, обреченное навещать его, где бы он ни был, что бы ни делал. Брис помнил старшего брата в сверкающем одеянии посланника, с королевским жезлом на поясе. Последнее и застрявшее в памяти видение впечатлительного мальчишки. Картина застыла во времени, появляясь в снах или воспоминаниях. Живописная картина. Братья – мужчина и мальчишка, оба надломленные и пожелтевшие под налетом пыли. И он словно со стороны видит распахнутые от восхищения глаза и тоже смотрит вверх, а потом опускает взгляд, недовольный однообразным солдатским восхищением.
Наивность – оружие славы. Обоюдоострое.
Он сказал Нифадасу, что не понимает Халла. Но он понимает. Слишком хорошо.
Он понимал и Тегола, хотя, возможно, меньше. Наградой за безмерное богатство стал холод; только дикая жажда богатства дышала жаром. И эта истина принадлежала миру летери – хрупкая трещина в сердце золотого меча. Тегол бросился на этот меч и, похоже, с удовольствием истекал кровью. Напрасно он искал какое-то последнее послание в смерти; никто не посмотрит в его сторону, когда день настанет. Никто не посмеет. Наверное, поэтому он и улыбается.
Его братья достигли вершины давным-давно – слишком рано, как оказалось, – и теперь скользили своей дорогой к увяданию и смерти. А что же я? Меня назвали королевским поборником. Я лучший фехтовальщик королевства. Я достиг вершины. Дальше можно не продолжать.
На развилке он повернул направо. В десяти шагах из боковой двери в коридор брызнул свет, и послышался голос:
– Финадд! Скорее заходите!
Брис усмехнулся про себя и зашел. Сделал три шага по наполненной пряными запахами комнате с низким потолком. Множество источников света ярко выделяли мебель и столы, заставленные приборами, свитками и мензурками.
– Седа?
– Я здесь. Идите, посмотрите, что я сделал.
Брис обогнул книжную полку, стоящую перпендикулярно стене, и увидел за ней королевского чародея на табуретке. Сбоку стояли перекошенный стол и полки, заваленные дисками из полированного стекла.
– Ваша походка изменилась, финадд, – сказал Куру Кван, – когда вы стали королевским поборником.
– Я не замечал, седа.
Куру Кван повернулся на табурете и поднял на уровень лица странный предмет: две стеклянные линзы, скрепленные проволокой. Широкие, выдающиеся черты лица седы казались еще больше, увеличенные линзами. Куру Кван укрепил предмет перед лицом, с помощью завязочек поместив линзы перед глазами, и моргнул громадными веками на Бриса.
– Вы такой, как я и представлял. Прекрасно. Размытость не так важна. Ясность увеличивается, достигая главенства среди наиважнейших вещей. То, что я слышу, теперь значит меньше, чем то, что я вижу. Перспектива сдвигается. Это важно, финадд. Очень важно.
– Линзы позволяют вам видеть? Удивительно, седа!
– Главным было отыскать решение, противоположное чародейству. В конце концов, я ведь лишился зрения, посмотрев на Пустую Обитель. И исправить дело тем же средством невозможно. Впрочем, это неважно, мелочи. И надо молиться, чтобы не стало важным.
– Мне первому вы показали ваше открытие, седа?
– Вы лучше других поймете его важность. Вы фехтовальщик, вы понимаете в пространстве, расстоянии и ритме, во всех этих материальных вопросах. Нужно подправить. – Он стащил с головы прибор и склонился над ним; крохотные инструменты мелькали в ловких пальцах. – Вы были в кабинете первого евнуха. Не слишком приятный разговор. Сейчас неважно.