Он закричал.
И вновь оказался на коленях.
Все стихло, кроме его судорожного дыхания. Удинаас поднял голову. Буря прошла.
Силуэты на равнине. Они бредут и поднимают пыль, взвихривающуюся разодранным саваном. Их буквально искромсали каким-то оружием; конечности держатся на остатках сухожилий и мышц. Невидящие глаза; лица, искаженные страхом, лица, видевшие собственную смерть. Не заметив его, они проходят мимо.
Внутри растет чувство громадной потери. Горе, а потом едкий привкус предательства.
Кто-то заплатит за это. Кто-то заплатит.
Кто-то.
Кто-то.
Это не его слова, это не его мысли, но голос, звучащий в центре черепа, его собственный.
Рядом прошел мертвый воин. Высокий, чернокожий. Меч отсек ему большую часть лица; белеет кость, покрытая красными трещинами от свирепого удара.
Что-то мелькнуло.
Рука в железной перчатке обрушилась сбоку на голову Удинааса. Брызнула кровь, и он рухнул на землю в туче серого пепла.
Рука в перчатке ухватила его за левую лодыжку. Ногу безжалостно дернули вверх.
Удинааса потащили.
Куда мы?
– Дама жестока.
Дама?
– Жестока.
Она ждет нас в конце?
– Ждет не только она.
Он изловчился повернуть голову и посмотрел на борозду, которую прочертил в пепле. След тянулся до горизонта, и черная кровь наполняла этот неровный желоб. Сколько уже меня тащат? Кому я наношу рану?
Гром копыт.
– Это она.
Удинаас повернулся на спину и постарался приподнять голову.
Пронзительный крик.
Меч опустился на воина, тащившего Удинааса, и разрубил его пополам. Рука отпустила лодыжку Удинааса, и он откатился в сторону, а рядом протопали подкованные копыта.
Она сияла ослепительно белым светом. В одной руке – меч, сверкавший подобно молнии, в другой – топор с двумя лезвиями, с которых что-то капало. А конь…
Только кости, охваченные пламенем.
Громадный конь-скелет мотнул головой. Лицо женщины было скрыто ровной золотой маской. Шлем из гнутых позолоченных пластин вздымался султаном. Оружие взметнулось.
Удинаас взглянул женщине в глаза.
Он отскочил, поднялся на ноги и побежал.
Копыта зазвенели за спиной.
Дочь Рассвет. Менандор…
Впереди валялись воины, шедшие рядом с тем, что тащил Удинааса. Пламя лизало их раны, дымилась разорванная плоть. Никто не шевелился. Они снова умирают? Опять и опять. Снова умирают…
Он побежал.
А потом – удар. Острая кость ударила его в правое плечо, подкинув в воздух. Удинаас покатился по земле, колотя руками и ногами.
Возникла фигура, в грудь уперся сапог.
Она заговорила – словно зашипела тысяча змей:
– Кровь локи вивала… в теле раба. Чье сердце, смертный, ты выберешь?
Сапог давил на грудь, не позволяя ответить. Он вцепился в сапог руками.
– Пусть ответит твоя душа. Прежде чем ты умрешь.
Я выберу… то, которое всегда было во мне.
– Ответ труса.
Да.
– Осталось мгновение. Можешь передумать.
Вокруг смыкалась тьма. Он чувствовал, как рот наполняется кровью. Вивал! Я выбираю вивала!
Сапог скользнул в сторону.
Рука в перчатке потянулась к веревке, которую он повязывал вместо пояса. Пальцы сомкнулись, и Удинаас взмыл над землей, изогнувшись и свесив голову. Мир перевернулся вверх ногами. Его поднимали, пока бедра не прижались к бедрам женщины.
Тунику задрали на живот. Рука сорвала набедренную повязку. Холодные железные пальцы обхватили его.
Удинаас застонал и задергался в судорогах.
Рука отпустила, и он упал спиной на землю.
Ухода женщины он не слышал.
Не слышал вообще ничего. Кроме биения двух сердец внутри. Стук приближался и приближался.
Потом кто-то сел рядом с Удинаасом.
– Должник.
Кто-то заплатит. Он готов был рассмеяться.
Рука тронула его за плечо.
– Удинаас. Где мы?
– Не знаю. – Он повернул голову и посмотрел в испуганные глаза Пернатой Ведьмы. – Что говорят плитки?
– У меня их нет.
– Представь. Брось их в уме.
– Да что ты в этом понимаешь, Удинаас?
Он медленно сел. Боль ушла. Ни синяков, ни царапин под слоем пепла, осевшего на кожу. Удинаас одернул накидку, чтобы прикрыть пах.
– Ничего, – ответил он Пернатой Ведьме.
– Тебе не нужно гадание, – сказала она, – чтобы знать, что тут произошло.
– Нужно. – Удинаас горько улыбнулся. – Рассвет. Самая страшная для эдур Дочь. Менандор. Она была здесь.