Асторокань открылась неожиданно; проехали ивовую рощицу и увидели высокие стены из белого камня, да такие высокие, что дома посада выглядели собачьими конурами. Ехавший рядом с Сериком Чечуля, проговорил сумрачно:
— Тут и расстанемся. Щас последние лодийные караваны уходят на Казань и Булгар, с ними мы и уйдем. А вам придется до Киева сухопутьем добираться. Если и были тут киевские купцы на лодьях, так ушли уж давно.
Серик весело проговорил:
— Свидимся еще! В купцы я подаюсь, благо деньжат скопилось достаточно.
— Ну что ж, коли так, заезжай в гости. Коли не в походе буду, так и попируем. Мой двор на Казани всякий покажет.
Дружинники Северской земли решили вместе с казанцами водным путем податься, от Казани им было ближе до своих родных краев. Так что с Сериком осталось едва ли два десятка киевлян. В суматохе как-то незаметно исчез Рене, да и некогда было устраивать прощальный пир. Всем изрядно повезло, подгадали как раз к последним осенним торгам; опоздай на денек, и пришлось бы одним добираться до родных мест. Появление на торге такой оравы вооруженных людей сначала переполошило купцов, но они тут же успокоились, когда услышали, что все эти обветренные вояки желают наняться в караванную стражу. Цены на стражников сразу упали вчетверо, но воины не привередничали. Если бы купцы прознали, что они готовы были бесплатно, лишь за местечко в ладье, или на телеге, охранять караваны, так вовсе бы никакой платы не дали.
Серик с киевлянами до вечера мотались по торжищу, выспрашивая, есть ли купцы с Киева. Но таковых не оказывалось. Лишь когда с торжища уже начали все разъезжаться и расходиться, к киевлянам подошел купчина, спросил:
— Кто старший тут?
Серик вышел вперед, сказал:
— Ну, я…
Купчина недоверчиво прищурился:
— Такой молодой, а уже старший? Как зовут-то?
— Сериком прозвали…
Купчина вдруг изумился:
— То-от са-амый?!
— Тот самый… — неприветливо подтвердил Серик.
Купец задумчиво проговорил:
— Коли этим путем возвращаетесь, знать не нашли другого пути в Индию?..
— Не нашли… — обронил Серик, выжидательно глядя на купчину. Тот, помолчав, спросил равнодушно:
— Слыхал, вы в караванную стражу нанимаетесь?
Серик кивнул:
— Правду слыхал, нанимаемся. А ты с Киева?
Купец сдвинул шапку на нос, почесал в затылке, после чего медленно произнес:
— Сказывают, нет больше Киева…
— Как нет?! — разом взревели киевляне, и сунулись к купцу, едва не затоптав его. — А ты то откуда?!
— Я то с Владимира-Волынского… Сказывают, еще прошлым летом Рюрик с половцами осадил его, а к осени и взял. Половцы ушли, переяславцы прознали, что мало войска у Рюрика, тоже пришли и тоже город пограбили.
Серик молчал. Внутри так все заледенело, что даже в животе заболело. Купец тем временем взял быка за рога:
— Вы меня проводите до Киева, а то там татей развелось, што тараканов у плохой хозяйки, как только Рюрик с дружиной ушел в Галицию. Но только за кормежку. Серик очнулся от тяжелых раздумий, проворчал:
— За головы татей — отдельная плата. Рубль — голова. Мы согласны только за кормежку, но коли сшибка случится — изволь заплатить…
— Идет! По рукам… — рука у купца была жесткая, мозолистая, видать и сам не чурался весло вертеть и вожжи держать. — Ну, коли сговорились — пошли к обозу. На рассвете и тронемся.
Обоз стоял в чистом поле, в версте от города: больше сотни телег, груженных не шибко-то объемным товаром, заботливо накрытым кожаными покрывалами. Серик проговорил:
— Тяжелый у тебя товар… А чего ж на ладьях не ходишь?
— Товар у меня особый…
— Чем же он особый? — удивился Серик.
— Соль… — коротко обронил купец.
— Со-оль… — ошарашено протянул Серик. — Это все соль?! Эт ты што же, выручку тоже телегами меряешь?
— Бывает… — ухмыльнулся купец.
Серик изумленно оглядывал телеги. Он никогда раньше не видел столько соли. Мать покупала соль маленькими мешочками. И всякий раз, когда требовалось солить на зиму огурцы и капусту, долго прикидывала так и эдак, как бы сэкономить соли.
Глава 14
Наутро двинулись в путь. У купца и своих стражников было с дюжину; пожилых, видать бывших дружинников, но крепких. Разобрались по полтора десятка в голову и в хвост, да двое посередине. Возниц было по одному на пять телег. Несколько дней шли по самому берегу Итили. Когда вышли на волок, Серик проговорил, оглядывая знакомые места:
— Не пойму я чегой-то, ты што же, решил диким полем идти? Поближе к половцам ведь безопаснее…
— А чего мне с такой стражей кругаля давать? — беспечно протянул купец.
Кроме волока, тут была еще и хорошо обустроенная паромная переправа. Переправились быстро, но осень уже давала о себе знать. Оглядывая настороженным взглядом появившиеся перелески, Серик спросил купца, который сидел за возницу на головной связке телег:
— Чегой-то тут путь не шибко накатан?..
— А тут ходят лишь мелкие купчики из ногайцев… — обронил купец. — Они и с бродниками приторговывают…
— Слышь, а ты часом не знаешь, откуда бродники произошли? — спросил Серик. — На Киеве никто не ведает; сказывают, всегда шлялись по дикому полю…
Купец усмехнулся, сказал уверенно:
— Чего тут гадать? То помешались русичи с касогами; вот и шляются неприкаянно, ни земледельничать не хотят, ни скотоводничать толком, разбойничают лишь с толком…
Из степи вдруг выскочил отряд всадников человек в двадцать; Сериково воинство враз ощетинилось копьями. Он уже готов был дать отмашку на сшибку, но купец торопливо остановил его:
— Погодь, погодь… Можа с разговором скачут?
Серик проворчал:
— Сметут нас, если встречным ударом не ударим…
Однако вскоре разглядел, что скачут касоги, да к тому же люди пожилые, степенные. Они заблаговременно перешли на шаг и к голове обоза уже подъезжали степенно. За десять шагов спешились и не спеша подступили к телеге, возле которой гарцевал Серик, правильно угадав, что все старшинство тут и находится.
Вышедший вперед маленький, сухонький старичок, спросил настороженно по-половецки:
— Что за люди и с чем идете?..
Купец невозмутимо проговорил по-касожски:
— Русичи мы. Купец я, соль везу…
Старик встрепенулся, обвел враз заблестевшими глазами обоз, но спросил равнодушно:
— С нами торг поведешь?
— Поведу, коли сторгуемся!
— Почем будет мера? — деловито осведомился касог.
Серика вдруг осенило: купец раньше тут не ходил, держался поближе к половцам, а теперь, имея такую бесплатную стражу, решился пройти вдоль дикого поля и основательно нажиться. Ведь наверняка в этих диких местах соль безумно дорога.
Касоги проводили обоз к небольшой степной речушке, где и встали табором, поставив телеги в круг. Наутро начались торги. Из степи подъезжали по три-четыре всадника, брали по мешку-два соли, подолгу отсчитывали деньги, пересчитывая раз по пять. Соль отпускал приказчик купца, а сам купец сидел у костра со съехавшимися старейшинами окрестных родов и пил с ними кумыс, а то и сам угощал фряжским вином. И так тянулось день за днем. Серик изнывал от тоски и скуки; тоска по другу Горчаку и вина за гибель половчанки как-то притупились, но теперь давило сердце лютое беспокойство за близких, оставшихся в Киеве: живы ли они? Не попали ли в рабство?
На пятый день доторговались. Хорошо хоть Серик, привыкший за время татьбы и сибирского похода к осторожности, приказал половине стражников всегда быть в доспехах, меняться каждые сутки. Из степи вдруг выскочила ватага бродников, не менее сотни. Они попытались с наскоку прорваться за тележный круг, но на телегах их встретили стражники, полностью обряженные в кольчуги, и Серик со своим луком. Пока остальные обряжались в кольчуги, бродников полегло десятка два, потому как половина их была без кольчуг, лишь в кожаных рубахах с нашитыми на них конскими копытами. Серик лютовал; сжигая в злости свою лютую тоску, бил даже в спины, когда бродники поскакали прочь, бил, пока они не скрылись за ближайшим перелеском. Вскоре из-за деревьев появился посол, размахивавший белой тряпкой. Серик проворчал, накладывая на тетиву стрелу: