— Ну вот и ужин нам подоспел, Мышата…
Пока Серик рубил дрова для костра, кот ни на шаг от него не отходил, то и дело настороженно вглядываясь, вслушиваясь и принюхиваясь к чащобе. Видать, что-то там таилось. И то сказать, места дикие, малолюдные; тут и рыси водятся, и волки, да и медведей порядком. Было морозно, но ясно, до настоящих снегов еще несколько дней. Разведя костер, и подождав, пока нагорят угли, Серик пристроил на вертеле тетерева, не удосуживаясь его ощипать, а, содрав шкуру вместе с перьями, оглядел ясное небо, проворчал:
— Вот и слава богам, коли дождя нет…
Кот сидел рядом, неподвижными глазищами безотрывно глядя то ли на костер, то ли на тетерева. Кот уже сожрал свою долю — могучую тетеревиную лапу. Пока птица жарилась — стемнело. Хоть Серику и удалось отыскать в дремучем лесу крошечную полянку, однако чащоба подступала слишком близко. Отложив птицу на траву, малость простыть, сграбастал кота, и, несмотря на его протесты, засунул в корзину. Рысь, зараза, может вовсе неслышно подобраться да и сцапать кота. Чурила рассказывал, был у него кот, так рысь его стащила прямо из избы. Серик еще и привязал корзину к луке седла, лежащего на земле. Громыхало пасся на прогалине, выщипывая скудную осеннюю траву. Ночь обещала быть студеной, потому Серик заботливо накрыл его попоной, а самому уж не привыкать — на голой земле. Правда, есть хорошая, просторная шуба. Съев половину тетерева, и улегся, укутавшись в шубу, положив голову на седло.
Ночь прошла спокойно, правда Мышата пару раз взмякнул дурным голосом, видать что-то почуял, или услышал в чащобе. Может, рысь бродила вокруг? Громыхало тоже тревожно фыркал, но быстро оба угомонились, и Серик снова спокойно заснул. Наутро, разделив с котом остатки тетерева, Серик оседлал коня.
На берег Десны выехал неожиданно; только была непролазная чащоба, и вдруг — торная дорога. Правда, дорога изрядно заросла, видать редко по ней теперь ездили. Поравнявшись с ручьем, на берегу которого стояла Чурилова изба, Серик долго раздумывал, наконец, свернул к броду. Когда выехал на поляну, совсем не удивился, увидя пепелище на месте избы. Дуб устоял, только половину кроны его начисто спалило. Серик быстро отыскал кострище, а рядом была аккуратная могилка, видать кто-то позаботился, зарыл обгоревшие косточки волхва. Серик медленно, будто повинуясь чужой воле, сложил в щепоть мизинец, безымянный и большой персты, и медленно осенил себя крестным знаменем, и тут понял, что должен окреститься, и как можно быстрее. Свои, православные, мирились с волхвами, а вот папежники пришли — и на костер. Кто поручится, что они и православных, не пожелавших принять ихнюю веру, не потащат на костер? Только общая вера может объединить разрозненный люд на Руси.
Серик скакал, не медленно, но и не быстро, чтобы не запалить коня. В этих глухих местах постоялые дворы часто стояли в двух-трех дневных перехода друг от друга. В Чернигов он даже и заезжать не стал, обогнул город полем. На постоялом дворе, о коем ходила дурная слава, остановился нарочно, предварительно пересыпав все свое серебро в седельные сумки, а в кошеле оставив лишь одну половецкую серебрушку, нещадно обкромсанную с краев. В избу ввалился нарочито нагло, заорал:
— Хозяин! Што ни есть в печи — все на стол мечи! А коню моему овса побольше!
Хозяин, страхолюдный мужик, по виду закоренелый тать, лениво оглядел Серика с ног до головы, нарочито надолго задержав взгляд на тощем кошеле, спросил, медленно переваливая слова через губу:
— А у тебя есть чем расплачиваться за снедь, да постой? Бесплатно я лишь в конюшню переночевать пускаю, без снеди, конечно…
Серик нарочито сбавил гонор, пошарил в кошеле, сконфузился, выудив оттуда жалкую серебрушку, но тут же гордо выпрямился, произнес важно:
— Сдачи не надо!
Хозяин хмыкнул, выудил из кармана на засаленном фартуке горстку резан и ногат, высыпал на стол перед Сериком не считая. Проговорил:
— Коня сам пойдешь кормить и обихаживать. За такую плату прислуги не полагается…
Серик торопливо ссыпал мелочь в кошель, сказал конфузливо:
— Я щас, ты пока на стол накрывай. Да и коту моему кус мяса приготовь…
Насыпав Громыхале овса, и бросив еще охапку сена, чтоб не скучно коню было ночью, Серик вернулся в избу. Миски со щами и кашей уже стояли на столе, рядом лежал маленький кусочек мяса. Серик спросил:
— Эт што, коту?
Хозяин спросил в ответ:
— А у тебя што, кот с заморского льва?
Серик проворчал:
— Да не, чуток поменьше… — расстегнул ремешок, кот вылез из корзины, потянулся, зыркнул вокруг настороженным взглядом.
Хозяин протянул:
— Да-а… Знатный котище… — сходил на поварню и принес оттуда хороший кус мяса, спросил: — Продай кота? Гривну дам…
Серик помотал головой:
— Не, не могу; брату везу, он у меня кузнец знатный, зажиточно живет, припасов всегда много, кот страсть как необходим.
Хозяин протянул руку, кот свирепо шипнул, аки змеюка, угрожающе поднял лапу с растопыренными когтями. Хозяин выпустил на свое смурное лицо скупую ухмылку:
— Ишь, зверюга… Ты его снова в корзину засунь, когда поест, не приведи господь мой явится со двора — порвет ведь, раз плюнуть… Купецкая порода, видал я таких. И верно, больших денег стоит…
Серик принялся поглощать щи, делая вид, будто оголодал нещадно. Хозяин как бы ненароком спросил:
— По виду воин, а кошель пуст?..
Серик охотно поведал:
— А я с Рюриком на сарацин ходил, да в полон попал. Щас родных навещу, и обратно к Рюрику. Уж тогда он мне серебра отсыплет…
Хозяин тут же потерял интерес к Серику, а тот изумленно подумал: "Это надо же, в сих местах имя Рюрика даже татей отпугивает…"
Однако он пошел спать на конюшню. Громыхало уже съел овес, и лениво похрупывал сеном. Поставив корзину с котом рядом с конем, Серик пошарил по конюшне, посвечивая себе масляной лампадкой, которую прихватил в избе. Вскоре нашел вешалку с тулупами, взял один, постелил в углу, на охапку сена, выпустил кота из корзины и завалился спать, зная наверняка, что интереса у татей к нему не будет; взять нечего, кроме кота, а огрести можно целый мешок неприятностей. Однако горящую лампаду пристроил на полочку возле дверей; угол, в котором устроился Серик, оставался в тени, а вошедший — был бы как на ладони. Конюшня была просторной, а лошадей в ней стояло мало, так что было едва ли теплее, чем на дворе. А потому кот, побродив по конюшне, вскоре заполз к Серику под тулуп. Засыпая, Серик погладил его, вновь ощутив уют родного дома, и провалился в душное тепло тулупа. Проснулся рывком, от дикого воя, взметнулся из-под тулупа с мечом в руке и кинжалом в другой — в свалке, в тесноте, лучшего оружия и не придумаешь. Вой несся откуда-то сверху, на голове зашевелились волосы, и тут Серик окончательно проснулся. Бросив меч и кинжал, засунул кулак в рот, чтобы унять готовый вырваться громовой хохот; это ж надо подумать, матерый воин, прошедший полмира схватился за меч от кошачьего ора! Подняв голову, он в сумраке высмотрел на балке под застрехой обоих возмутителей спокойствия. Видать хозяйский кот пошел перед рассветом на обычный обход своих владений, да наткнулся на Мышату, который конюшню считал своими владениями. Хоть и был хозяйский кот едва ли не вдвое меньше, однако без боя своего отдавать не желал — орал утробным, грубым мявом матерого котищи. Голос Мышаты ему не уступал, но Мышата превосходил размерами, а тут уж ни отвага, ни права не помогут. Наконец хозяйский кот решил, что жизнь дороже хозяйского добра, молнией метнулся куда-то вверх, и исчез, видать, там у него был тайный лаз. Мышата преследовать его не стал, слез на пол, и крадучись ушел в противоположный угол, видать решил подкрепиться, чем Бог пошлет.
Проснулся Серик на рассвете, тут же оседлал коня, намереваясь без промедления выехать. Но явился хозяин, добродушно позвал:
— Иди, позавтракай, чем Бог послал…
Серик сказал с подначкой:
— У меня ж всего-то, твоя сдача с денария?..
— Ничего, коли ты в конюшне ночевал, в счет ночлега…
— Ну, тогда ладно… — обронил Серик, направляясь к избе.