— Да только на пару месяцев. Я купеческую дочку в пустынь сопровождал, а то Реутовы стражники все в Сурож ушли, и там зазимовали. Нам ворота-то откроют? Или оставите на растерзание печенегам?
— Откуда про печенегов знаете? — удивился воин. — Они еще далеко. Вече у нас. Народ как узнал про приближение печенегов — сразу в набат ударили. Все ж знают уже, что Рюрик латинскую веру принял. Вот и думают: печенеги снаружи полезут, а он им изнутри помогать будет.
— А почему мы набат не слышали?
— Да давно уж ударили. С полудня шумят на торжище. Многие хотят побить Рюрикову дружину, да и самого его… — стражник отклонился от бойницы, заорал кому-то: — Ворота откройте! Подмога пришла. Там, на торжище, Серик, Батутов брат, не помешает…
Пока ехали до Реутова двора, Серик с Горчаком надели кольчуги, шлемы. Пока обоз втягивался во двор, успели и коней оседлать. Вскочили в седла. И тут к Серику подбежала Анастасия, ухватилась за стремя, запрокинула прекрасное, разрумянившееся от мороза и волнения лицо, выкрикнула:
— Любый мой! Я ждать тебя буду — сколько батя позволит! Добейся чести! — и, выпустив стремя, убежала в ворота, вслед за последними санями.
Серик, ошеломленный, стоял на месте, а Горчак уже мчался по пустынной улице. Наконец пришел в себя и полетел, как по воздуху — душа пела, будто стрела в полете.
При въезде на торжище, Горчак опустил на лицо личину. Серик опускать личину не стал. Кто-то, при виде Серика, весело заорал:
— Ба-а… Серик?! А мы уж думали — ты пропустишь эдакое веселье… Шарап со Звягой во-он там, где Рюриковы дружинники сгрудились…
Горчак проговорил из-под личины:
— Пошли к возвышению. Чую, без моего свидетельства не обойтись. Кажись, Рюрик уболтал маловерных?..
Когда приблизились к возвышению, расслышали голос Рюрика, он рассудительно вещал:
— Это все наветы моих врагов! Ну, рассудите сами; с какой такой больной головы мне, русскому князю, принимать латинянскую веру?..
Тут же, чуть отступя от края, стоял князь Роман. По лицу его было видно, что он и верит, и не верит Рюрику. Тем временем к возвышению вплотную подъехал Горчак. Резким движением откинув с лица личину, медленно выговорил:
— Князь Рюрик, узнаешь меня?
Рюрик машинально ляпнул в полголоса:
— Горча-ак… — но тут же спохватился, и на все торжище выкрикнул: — Вот, поглядите, один из тех, кто наветы распускает!
Горчак, не менее громким голосом, вопросил на все торжище:
— А поведай-ка киевлянам, куда ты ходил походом?
— В Царьград я ходил, воевать против проклятых латинян…
— А я в твоей дружине ведь ходил… Только, помнится мне, что Царьград Маракандой назывался. И твои дружки, германские и франкские крестоносцы, всякие графы и герцоги, тебя так же герцогом Рюриком величали…
Толпа угрожающе наперла, раздались крики:
— Побить их! И вся недолга… Пока печенеги не нагрянули…
Князь Роман поднял руку, он все еще держал толпу в узде, потому как любили его киевляне, заговорил громким, ясным голосом:
— Не гоже русичам убивать русичей! Пусть уходит из города вместе с дружиной!
Кое-кто в толпе был вооружен дрекольем, но большинство были вооружены очень даже неплохо; наряду с топорами, и мечами тоже, на многих надеты кольчуги. Так что, Рюриковым дружинникам тяжко бы пришлось. Они молча стояли в три ряда, перекрывая улицу. За их спинами, спиной к торжищу, стояло еще три ряда. "Бывалые…" — отметил про себя Серик.
Толпа раздумывала недолго, вскоре раздались крики:
— Да пусть уходят! Нешто мы басурманы, своих рубить?..
Воспользовавшись тем, что толпа отхлынула, дружинники ловко сомкнулись в плотный квадрат, быстро прошли к возвышению. Князь Рюрик спрыгнул с помоста, прямо в строй своей дружины. И они пошли прочь, так и не размыкая строя. Незаметно оказавшийся рядом Шарап, проговорил:
— Ишь, выправку показывают… Трудненько было бы порушить такой строй…
Толпа валила следом, выкрикивая угрозы, и что киевляне не всегда такие добрые. На своем подворье, дружинники собрались быстро — люди привычные к походной жизни.
Они вытянулись из ворот не длинной, но грозной железной змеей, и поехали прочь, не оглядываясь. Кто-то из стражников пустил им вслед стрелу, с нанизанной на ней крысой — недвусмысленный намек, что путь Рюрику в Киев заказан.
Серик, Шарап со Звягой, и Горчак долго еще стояли возле ворот и смотрели вслед Рюриковой дружине. Шарап задумчиво пробормотал:
— В аккурат навстречу печенегам пошли…
Серик проговорил:
— Я пойду биться в княжьей дружине в поле…
Шарап засмеялся:
— Князь не возьмет тебя, в строю мешаться… Тебя ж лет пять строю еще нужно обучать! Что с того, что ты первый на мечах? Сеча в тесном строю — совсем другое дело…
— А я стрельцом пойду! — упрямо мотнул головой Серик.
— Што так?! — изумился Шарап.
— Есть причина… — уклончиво отговорился Серик.
— Ну что ж, может, и добьешься чести… — раздумчиво проговорил Звяга. — Лазутчики сказывали, что печенегов идет не шибко много… Слышь, Шарап, я слыхал, Серик сопровождал в пустынь дочку купца Реута…
— Во-от оно что… — понимающе протянул Шарап. — Да-а… Серик, не по зубам ты решил кус отхватить… Сложишь буйну голову…
— А и плевать! Не жизнь мне без нее…
— Што, в первой же сечи боярство надеешься заслужить? Не такой уж и щедрый князь Роман…
— А я сильно постараюсь! — упрямо выкрикнул Серик, и, развернувшись, погнал коня в ворота.
Князь был еще на торжище, о чем-то толковал с купцами и именитыми горожанами. Серик не решился подъехать прямо к нему, остановил коня за спинами купцов, и сидел, раздумывая, как бы приблизиться к князю. Но князь сам подозвал его:
— Эгей, Серик, поди сюда!
Соскочив с коня, Серик подошел, сквозь расступившихся купцов. Тут был и Батута. Машинально Серик отметил, что Батута в именитые помаленьку выбивается… Князь тем временем спросил строго:
— Тебя, буйная головушка, я уже знаю, а что за человек этот Горчак?
Серик пожал плечами:
— Хороший человек, верный… Я с ним дочку купца Реута сопровождал в пустынь, сегодня только вернулись, как раз к веселью.
— Что он там болтал про Мараканду?
— А он не болтал, княже, он, и правда, там был, а потом прошел аж до Индии и страны серов в караванной страже. Нынче осенью только вернулся с сурожанами. Его-то и пытались зарезать Рюриковы дружинники возле нашего двора… Потому как поняли, что он всему Киеву расскажет, где был, и что делал князь Рюрик.
— И что он там делал?
— Перво-наперво плащ, обшитый крестами надел, потом вино пил с графами и герцогами, а потом пошел с ними на сарацин. Один его дружинник, который моему брату меч заказал, как раз сарацинским серебром и дал задаток.
— Та-ак… Занятно… — протянул князь задумчиво.
Серик, наконец, решился:
— Княже, ты с войском, я слышал, пойдешь в поле печенегов бить? Возьми меня в войско!
— Нашто ты мне? — не выходя из задумчивости, бросил князь. — Тебя ж еще строю лет шесть-семь учить надо. Под ногами мешаться? Так ведь, ты в строю еще и слабым звеном будешь… Будешь сидеть на стенах, на случай, если мне не удастся побить печенегов в поле…
— Княже! — в отчаянии выкрикнул Серик. — Я стреляю знатно; и из лука, и из самострела. Мне брат самострел нынче осенью сделал, не хуже ромейского!
— Стреле-ец, говоришь, знатный? — оживился князь. — Хорошие стрельцы мне нужны… Благо, строю их учить не обязательно, лишь бы под ногами копейщиков не путались… Ладно, выступаем после завтра, а завтра найди сотника Гнездилу, он тебе покажет место в строю…
Домой шли с Батутой. Держась за стремя, Батута шагал рядом, и осуждающе качал головой. Наконец, заговорил:
— То ты не хочешь в дружинники, то в войско тебе припекло идти… Какой из тебя воин?!
— Воин, как воин, не хуже других… — проворчал Серик. — Ты лучше скажи, как с князем договорились?
— Справедлив наш князь — пополам расходы. Купцы и ремесленные люди, что дают снаряжение, лишь половину даром отдают, за вторую князь платит сполна.
Расседлав коня на подворье, Серик послал с ним Прибытка на санях, с наказом привезти оставленное у купца Реута остальное снаряжение, да и волчьи шкуры заодно. Серик успел и напариться в бане, и всей семьей уже сидели за столом, когда, наконец, явился Прибыток. Не увидев в окно обоза со шкурами, Серик грозно вопросил: