— Ну и дурак же ваш воевода! Кто ж в конном строю в лоб на пехоту ходит?!
Щедро рассыпая стрелы, Серик не забывал оглядывать и поле боя; на противоположном краю долины, стоящий на склоне отрога строй, положив копья на землю, лупил из луков по сгрудившимся в центре половцам. Увидя, что строй стоит, будто вкопанный в землю дубовый тын, Серик принялся стрелять по половецким стрельцам — от них можно было ожидать наибольший урон. Стрельцы сразу поняли, что за них взялись всерьез; навесили щиты на руки, а так стрелять невпример труднее, так что стрелы теперь били в скалу значительно дальше от Серика. Примостившийся у его ног Шкандыба, лупил из самострела не утруждая себя прицеливанием, в самую гущу клубящейся толпы половцев. И наконец половцы поняли, что в конном строю русский строй не одолеть, отхлынули; завесив спины щитами от стрельцов, поскакали прочь. Серик бил им вслед, пока мог достать. Наконец опустил самострел — последний половец исчез за выпирающей скалой. Серик медленно обвел взглядом побоище: строй дружины стоял неподвижно, будто еще не веря, что половцы ускакали, перед ним лежал целый вал из конских и людских трупов. На телеги вскочил Чечуля, и принялся неторопливо прохаживаться взад-вперед. Приложив ладони рупором ко рту, Серик проорал:
— Э-ге-ей, Чечу-уля! Каковы потери?
Чечуля остановился, поднял голову, крикнул:
— Полтора десятка!.. — добавил, помолчав: — Щас в пешем строю пойдут!..
Серик проворчал раздумчиво:
— Интересно, у ихних стрельцов самострелы имеются? Поснимают нас отсюда, как тетеревов…
Шкандыба откликнулся:
— Как в конном бою из самострела стрелять? — однако особой уверенности в его голосе не было.
Серик едва успел пополнить опустевший колчан из связки стрел, как появились половцы. Видать они и не ускакали далеко, так только, на полет стрелы. Серик пригляделся, и мимоходом возгордился: строй половцев шагал в два ряда, и лишь по противоположному берегу сухого русла двигался сгусток в четыре ряда, явно подальше от Сериковых стрел. Сам бы он попытался проломить русский строй как раз по этому берегу сухого русла, тут было невпример удобнее. Серик бросил сквозь зубы:
— Шкандыба, высеки огонь, надо запалить огненную стрелу, указать Чечуле, где главный удар, да и стрельцам надобно указать, куда бить…
— Стрельцы сами видят, куда бить… — проворчал Шкандыба, однако заскворчал кресалом по огниву.
Вскоре зачадил заранее припасенный факел, Серик запалил толсто обмотанный куделей наконечник стрелы, задрал лук высоко в небо и пустил стрелу навесом, чтобы каждый видел, где половцы идут в четыре ряда.
Рядом Шкандыба радостно воскликнул:
— Нету у половцев самострелов! Вишь, стрельцы опять на конях едут, и, видать, в пролом наладились…
— Похоже на то… — проворчал Серик, откладывая лук и берясь за самострел.
На сей раз Чечуле пришлось гораздо труднее: половецкий центр ломил так, что сдвигал русский строй вместе с телегами. Половецкий воевода, смекнувший в первом наскоке, что враги все поголовно неплохие стрельцы, послал и на крылья русского строя по двойному строю, так что, русским и казанцам, стоящим на склоне отрога и долины, пришлось отложить луки и ввязаться в изнурительную рукопашную с противником, который и не стремился их строй пробить. Внизу и вопли прекратились, только слышался лязг, и натужный хрип многих пересохших глоток. Оба строя замерли в адском напряжении, лишь руки сами собой взметывались для ударов, да ратники второго строя бешено работали копьями, будто смерды вилами, спасающими сено от внезапного ливня.
Серик в каком-то отупении цапал воздух за плечом, не умея осознать, что дело происходит не во сне, а просто, в колчане закончились стрелы. Его разбудило лишь совершенно неожиданное явление; откуда ни возьмись, за спинами русского строя, стоящего на отроге, возникли три десятка ратников, построенных в трехрядный строй, и они скорым шагом, сквозь расступившийся строй, пошли, целя в бок половцам. Серик, опамятовав, нашарил на камне сноп стрел, цапнул, сколько в ладонь вместилось, сунул в колчан, выпрямился, накладывая стрелу на тетиву, и тут, прямо у него над головой послышались яростные вопли, витиеватая брань Лисицы. Пуская стрелы, одновременно успевая видеть, как на ничего не подозревающих половцев движется слитная, монолитная масса русских ратников, Серик со страхом ожидал жиденькой дымной дуги огненной стрелы. Но стрела все не появлялась и не появлялась, а это значит, что Лисица держится против отряда, пущенного в тыл русским. Занятые рукопашной половцы не видели надвигающейся опасности, лишь половецкие стрельцы могли углядеть движущийся в тылу половецкого строя отряд, но они были поголовно заняты охотой на Серика и других стрельцов, а потому Серик принялся стрелять не только по всадникам, но и по лошадям, что внесло в ряды половецких стрельцов большую сумятицу; раненые лошади шарахались, вставали на дыбы, били копытами соседей, сбрасывали седоков. От такой прямо-таки не воинской жестокости половцы вовсе взбесились, все, как один, принялись лупить только по Серику, так что вскоре ему пришлось укрыться за щитом, но дело уже было сделано — отряд вломился сзади в половецкий строй. Серика вновь посетило ощущение, будто лопнула кость в огромном теле битвы; некоторое время в самом пекле будто водоворот крутился, а потом половцы отхлынули. Русские и ногайцы, было, переступили через трупы павших, преследовать отступающих, но половецкие конные стрельцы, покидав луки в налучья, наставили копья и недвусмысленно нацелились в ослабленное чело русского строя. Серик увидел, как вскочивший на телегу Чечуля, остервенело дует в рог, хриплые, отрывистые звуки, будто рывками оттянули русский строй назад. Серик вздохнул с облегчением, и принялся оставшиеся стрелы рассыпать вслед половцам.
Наверху, на скалах, еще слышались крики и лязг мечей. Серик полез вверх, цепляясь за выступы. Вскоре он увидел замечательную картину; в узком проходе меж скал стоял Лисица и бешено вертел мечом, а над ним, на скалах, сидели двое стрельцов и били из луков куда-то вниз, Серик со своего места не видел — куда. В проход за раз больше двух не могло протиснуться, да и в проходе валялось не меньше шести трупов, и по ним топтались Лисица, и лезущие в проход половцы. Серик вскарабкался на скалу, к стрельцам и тут увидел, что в узком проходе меж скал сгрудилось не менее двух десятков половцев. Они орали, подбадривая своих, в пешем строю пытавшихся выбить Лисицу из прохода. Серик успел выпустить лишь несколько стрел, когда половцы сообразили, что дела их никуда не годятся, а может, не слыша шума битвы сообразили, что основные силы отступили, и тоже ринулись прочь, в миг исчезнув среди скал. Серик слез к Лисице, сказал, оглядывая побоище:
— Много их было, надо было огненную стрелу пустить… А ну как прорвались бы?
— Не про-орва-ались… — протянул Лисица, осторожно протирая свой меч льняной тряпочкой. — Супротив моего меча, ихние железки, что деревянные палки. Есть такой город в стране Иберии — Толедом прозывается, тамошний мастер меч делал, немаленький кошель золота пришлось отсыпать. Но меч стоит того…
Серик проворчал:
— А мне меч брат делал, так получше твоего иберийского будет, настоящий булат…
— Дак я не спорю… — Лисица равнодушно пожал плечами. — Добычу-то собирать будем? Эвон, какие добрые доспехи; видать не последних воинов супротив нас послали…
Когда, нагруженные половецкими доспехами и оружием, шли к стану, Серик поглядывал с некоторой опаской в сторону половецкого стана. Однако там было тихо; половцы не спеша расседлывали коней, два лекаря перевязывали раненых. На таком расстоянии Серик запросто мог бы попасть в кого-нибудь из самострела, но он уже пресытился кровью. Лишь подивился: зачем трое половецких кнехтов, сидя возле лекарей, щиплют лучину с толстых сосновых чурбаков, и где они тут сосну взяли?
Серик спросил:
— Они чего это, яишню собираются жарить?