— На жительство. Беженцы мы с Киева…
— С Рюриком не ужились, што ль?!
— Не ужились! Все лето против него на заборолах стояли…
— А на Москве чем заняться хотите?
— Торговлей промышлять будем.
— Ишь, беженцы — а торговлей промышлять… — не без уважения протянул купец. — Видать сурьезные беженцы, коль и сами выбрались, и добро прихватили… — насмешливо усмехаясь, он кивнул на сани: — Поди, на золоте сидите…
— Сидим! Да попробуй согнать нас…
— Да верю я, верю… На Москве свои дворы ставьте рядом с моим, вот и будет у нас начало купецкого ряду…
— А кого спросить то?
— А спроси Тугая.
— Чудное прозвище для купца… Так, скорее, татя прозовут…
Купец пропустил замечание мимо ушей, перешел к делу:
— Я вот чего тебя остановил: сказывают, шалят тут?..
— Отшалились… — неприветливо бросил Шарап. — На нас рыпнулись. Теперь уж остыли, поди…
Тугай махнул рукой, сказал:
— Вот я и говорю, сурьезные вы люди… Ну, бывай. Свидимся скоро. Я до Смоленска и обратно… — он легко вскочил в сани, еще раз махнул рукой.
Шарап проводил его взглядом, подумал: — "А не шибко кичлив… Показалось с первого-то взгляду…" Он слегка хлестнул вожжами по спине коренной, пристяжная взбрыкнула, но обе тут же перешли на плавную размашистую рысь. Позади залихватски засвистал Звяга. Шарап проворчал себе под нос:
— Уж скоро пятый десяток пойдет — а все как пацан…
Серые стены на фоне белесого, насупившегося перед метелью неба возникли неожиданно из-за поворота реки. Шарап натянул вожжи. С ним поравнялся Батута, и тоже остановил коней. Подъехавший Звяга протяжно присвистнул, сказал разочарованно:
— Эт што, и есть Москва?
— Похоже… — протянул обескуражено Шарап. — На постоялом дворе сказывали — двадцать пять верст… Как раз столько мы и проехали…
— У нас Любеч больше… — проворчал разочаровано Батута.
— Скажешь тоже… — откликнулся Звяга. — Любеч, старики сказывают, еще прежде Киева построился…
По самому верху холма тянулись стены, рубленные из вековых дубов, хмуро глядели бойницами приземистые стрельницы, но и стены уж больно были коротки, и стрельниц мало. Под стеной стояли добротные, окруженные высокими тынами избы и богатые терема посада.
Батута подметил:
— А посад-то — бо-ога-ат…
— Чего стоять? Поехали, што ль? — нетерпеливо сказал Шарап. — Щас смеркаться начнет…
Ехали по улице посада, пока не углядели самый богатый терем. Осадив коней перед воротами, Шарап вылез из саней, постучал в калитку рукоятью плети. Вскоре на дворе послышался хруст снега, спокойный голос осведомился:
— Кого принесла нелегкая?
— Не подскажешь ли, уважаемый, как нам проехать ко двору купца Тугая? — вопросил Шарап вежливо.
— Отчего ж не подсказать? Подскажу, коль ты добрый человек; ты как раз и стоишь уже у двора купца Тугая.
Калитка распахнулась — в проеме стоял невысокий, но крепенький мужичок, с коротко подстриженной на ляшский манер бородой. Он оглядел Шарапа, обоз за его спиной, после чего проговорил медленно:
— Только в отъезде нынче купец Тугай, я его управитель.
— Мы знаем, что он в отъезде, — терпеливо проговорил Шарап, — мы ж его встретили, когда он в Смоленск ехал. Не пустишь ли на постой? Нам бы пару дней перебедовать, а там мы свои терема поставим, если у вас можно готовые срубы купить?
— А чего ж не пустить? Коли вы Тугаевы знакомцы… У нас гостевая изба просторная…
Когда обоз втянулся на просторный двор, Шарап подозвал Звягу и Батуту, сказал:
— Пойдемте, сходим к воеводе? Объявимся, да поспрошаем; можа и за стеной для нас местечко найдется? Непривычно мне как-то без стены…
Батута пожал плечами, оглядывая богатое подворье:
— Купец не боится так жить, а ты чего забоялся?
Звяга проворчал:
— За спрос пока денег не берут, а объявиться воеводе требуется… — и, хлопнув коня по крупу, рявкнул: — Пацаны, распрягайте коней, да обиходьте их как следует!
Они сняли только шлемы, заменив их шапками, так и пошли к воеводе; в кольчугах и при мечах, только накинув поверх кольчуг полушубки. Встречных было мало, и они во все глаза глазели на вновь прибывших, правда, не решались расспрашивать, а потому друзья быстро миновали посад, и по укатанной дороге, оскальзываясь на крутизне, поднялись к воротам. Стражник, стоявший прислонясь к стене в самом проеме, лениво спросил:
— Ку-уда?..
— А к воеводе… — процедил Шарап, глядя поверх его головы.
— За-ачем?.. — лениво тянул стражник.
— А то тебя не касаемо! — вспылил Звяга. — То воеводу касаемо!
Стражник тут же пошел на попятную:
— Да я — ничего… Эт я от скуки… Проходите, еще не стемнело… Терем воеводы — во-он, в конце улицы. Там на воротах княжеский знак намалеван…
Вскоре они, и правда, увидели ворота с намалеванным княжеским знаком, вот только разобрать, что там намалевано, было трудно. Звяга утверждал, что на воротах изображен серый волк, Шарап стоял на том, что это дикий кабан, а Батута, склонив голову набок, заявил, что это медведь. Пока они перепирались, калитка распахнулась, оттуда высунулся здоровенный гридень, рявкнул грозно:
— Чего за шум? Бесчестье воеводе умышляете?!
Батута тягуче проговорил:
— Да не-е… Повидаться надобно с воеводой…
— А попозжее не могли припереться? — едко вопросил гридень.
— Дак мы только приехали — надобно объявиться, а то вдруг воевода подумает чего не надо?
Гридень задумчиво проговорил:
— По говору чую, вы с Руси? Правильно сделали, что сейчас явились, а то и вправду воевода подумал бы чего не надо, если б его соглядатаи донесли, что с Руси прибыли какие-то люди, а ему не объявились. Заходьте, а я сбегаю, доложу…
Пока путники не спеша втягивались в калитку, гридень и правда, расторопно бежал к высокому крыльцу терема. Остановившись перед крыльцом, Шарап спросил:
— Батута, ты с купцами хороводишься, все знаешь; в чьих землях стоит Москва?
Батута не спеша почесал в затылке, сдвинув шапку на нос, протянул:
— Москва — шибко незначительный город, чтоб об нем купцы рассказывали, но слыхал я краем уха, будто Володимерской земле он принадлежит, стало быть, воевода тут посажен от Володимерского князя…
На крыльцо тем временем вышел воевода. Был он неказист видом, и ростом невелик, да гонору большого; в сафьяновых сапогах, расшитых серебром, и в богатой лисьей шубе нараспашку, чтоб видно было рубаху из аксамита, да золотую гривну на шее.
Шарап, Звяга и Батута слегка склонили головы, не снимая шапок, как и полагалось именитым людям приветствовать воеводу. От чего воевода пришел в большое неудовольствие, грозно прорычал сквозь зубы:
— Пошто шапки не ломаете?!
Шарп приподнял бровь, демонстративно обхватил обеими ладонями рукоять меча, проговорил медленно:
— Нешто мы смерды, шапку перед тобой ломать? А будешь властью своей кичиться, мы можем и дальше проехать, до самого стольного Володимира… — с намеком выговорил Шарап. — Сказывают, князь Всеволод большие милости предоставляет купеческому да ремесленному люду, а его воевода, наоборот, препятствия чинит…
Воевода тут же пошел на попятную, вопросил сварливо:
— А откуда мне ведать, кто вы есть, коли вы еще не объявились?
Шарап проговорил веско, указывая на Батуту:
— Вот это — знатный киевский мастер-оружейник, Батута, а мы со Звягой — купцы именитые, тоже с Киева. Меня Шарапом кличут. Нужны тебе на жительстве знатный оружейник, и купцы не бедные?
— Так бы и сказали… — пробормотал обескуражено воевода. — Простите, гости дорогие, что в терем не приглашаю — поздненько уже. Говорите, зачем пришли?
Шарап протянул лениво:
— А объявиться, что пришли на жительство, да поспрошать, где строиться можно?
Воевода развел руки, проговорил гостеприимно:
— А эвон за стеной места сколько, занимай хоть целое поле!
Шарап осторожно спросил:
— А в стенах местечка не найдется?..
— Нету места в стенах… — сожалеючи покачал головой воевода. — Стройтесь в посаде. А к весне, коли денег достаточно соберете, стену перенесем. Ну, с Богом, устраивайтесь… — и он ушел в горницу.