— Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло! — воскликнула Амалия, отпрянув от него. — Я хочу знать, кто и зачем устроил весь этот позорный маскарад, и что заставило вас принять в нем участие?
— Вы не догадываетесь?
— Подозреваю, что это делалось во имя будущего наследника «Дивной рощи», — ответила она сухо.
— Именно!
— И вы пошли на это? — В глазах Амалии появилось искреннее презрение. — А я-то считала вас человеком чести.
— Раньше я тоже так думал о себе, теперь совсем не уверен. — Краска отхлынула от его отливавшего бронзой лица. — Однако в этой игре я такая же пешка, как и вы.
— Вы могли отказаться! — возмутилась Амалия. — Мне, например, такого выбора не предоставили.
— Я и отказался поначалу.
Сдавленный звук его голоса воскресил не такие уж давние воспоминания: первый день наводнения, она прибегает сообщить о подъеме воды и случайно слышит разговор в гостиной, мужчина возражает и отказывается выполнить какую-то просьбу, ее появление прерывает разговор… Помнится, Амалии тогда показалось, что речь шла о ней.
— Мами? — догадалась она.
— Мами, — подтвердил Роберт.
— Как она могла?! — В голосе Амалии звучали обида и возмущение.
— Они с мужем трудились всю жизнь, чтобы у Жюльена был свой собственный кусок земли, который перейдет в наследство его детям, внукам… В этом они видели, если хотите, свое бессмертие. Подобно крупнейшим поместьям Франции и Англии, «Дивная роща» должна была объединить не одно поколение людей, передаваясь по наследству от отца к сыну, от сына к внуку, от внука… если бы не одно досадное обстоятельство: невозможность иметь этого самого внука. — Роберт замолчал, судорожно сглотнув слюну.
— Но не всякий ребенок, которого вы и… — Амалия смешалась, подбирая нужное слово. — Я хотела сказать, что не всякий ребенок является наследником по крови.
— Но это был бы ребенок от племянника по линии ее мужа — то есть, ребенок ее мужа, — пояснил Роберт.
— А не проще ли передать «Дивную рощу» вашим детям? — спросила Амалия, чувствуя, как спокойствие покидает ее.
— И позволить присоединить ее к «Ивам»? Кроме того, я пока холост, и нет гарантий, что в ближайшее время обзаведусь детьми, а если они и появятся в течение отпущенного срока, то вряд ли будут такими, каких Мами хотела бы принять как родных, чтобы нянчить и воспитывать.
— Вы сказали «отпущенного срока»… Что это значит?
— Мами не так уж здорова, — ответил Роберт тихо. — Вы, наверное, уже заметили это. Она старается не обсуждать свои болезни, но прошлой осенью побывала у нескольких врачей в Новом Орлеане. Вот поэтому…
— Поэтому она поспешила женить Жюльена на мне, — закончила Амалия прерванную фразу.
— Это так уж важно?
— Нет, конечно. Единственное, что имеет, на мой взгляд, значение, так это мое двусмысленное положение. С этим нужно кончать! Просто необходимо! Вы слышите?..
— Да-да, слышу. И все в доме тоже скоро услышат, если вы…
— Мне все равно! — Амалию, кажется, прорвало. — Неужели вы ничего не понимаете? Я — прелюбодейка, блудница! Для вас, возможно, это ничего не значит, особенно если вспомнить о ваших связях с замужними женщинами, но у меня несколько иные представления о чести и порядочности.
— Мои связи?.. С кем это? — Брови Роберта сурово сошлись на переносице.
Амалия не обратила внимания на его реакцию. Она не могла и не хотела больше молчать:
— Ваши слова растрогают любую, но не меня. Никто не заставлял вас приходить ко мне в спальню. Вы явились по доброй воле, совершенно не думая обо мне. Вы пришли удовлетворить собственную похоть, а заодно подарить Жюльену обманом ублюдка, который…
— Это не так!
— Неужели у вас хватит наглости отрицать очевидное?
— Жюльен знал все! — сказал Роберт твердо.
Амалия догадывалась об этом, но понять и до конца поверить не могла.
— Значит, у вас было согласие мужа? А мое? Мое согласие у вас было?
Роберт долго смотрел на нее, потом глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, и, шагнув к ней, сказал:
— Вы огорчены, и это понятно. Будет лучше, если мы поговорим позже, когда вы немного успокоитесь.
— Поговорим о чем? — Амалия Сделала шаг назад, радуясь, что Роберт не наступает. — Мне нужно ваше слово джентльмена, что вы больше не придете. Это то немногое, что от вас требуется.
— Амалия, будьте благоразумной, — Роберт снова шагнул к ней.
— Мне нужно… Я хочу… Я требую этого сейчас же! — воскликнула она, отпрянув.
Свет лампы высветил его лицо. Даже в своей решительности Амалия ощущала колдовской магнетизм его мужского обаяния. Она торопилась, потому что боялась уступить: казалось, попроси Роберт у нее позволения остаться, и она не сможет отказать.
— Амалия? — позвал он ее тихим голосом.
— Вон отсюда! Вон!
— Я уйду, потому что не хочу, чтобы весь дом слышал о наших взаимоотношениях. Но мы еще поговорим, Амалия. — В глазах его стояло неподдельное горе. — Это единственное, что я могу пообещать вам твердо.
С этими словами Роберт развернулся, направившись к двери в лоджию, и вышел.
Амалия радовалась, что положила конец тайным визитам. Они унижали ее, ибо были сродни блужданию животных в темноте ночи, которых ведет инстинкт продолжения рода, а не любовь, нежность, духовное единение, освященное узами брака. Она не вынесла бы их продолжения. Но радость победы была преждевременной: Амалия даже не предполагала, что плотские желания будут терзать ее так мучительно, и в этом заключалась какая-то несправедливость.
Днем Амалия чувствовала себя сильной и могла презирать Роберта Фарнума, но наступала ночь, и все менялось. В комнате, залитой лунным светом, она часами ворочалась без сна, стискивая в объятиях подушку и предаваясь воспоминаниям. Став жертвой разбуженных им желаний, Амалия ждала его, мечтала о его восхитительных ласках, нежной силе, вспоминала о дивных ночах, проведенных вместе, и о… неподдельном горе в его глазах, когда она прогнала его прочь.
Прошла неделя, близилась к концу вторая, а они так и не объяснились. И не потому, что Роберт этого не хотел или редко бывал в «Дивной роще». Как раз наоборот. Просто не было случая: со дня отъезда Джорджа Хлоя не отходила от Амалии ни на шаг, а выяснять отношения при ней Роберту не хотелось из соображений безопасности. Он слишком хорошо знал, чего стоят ненасытное любопытство и длинный язычок Хлои. В отсутствие Хлои рядом с Амалией обязательно оказывалась Мами.
Амалия могла только догадываться об истинных отношениях между Робертом и Мами. Когда тетя бывала в комнате, он ни словом, ни жестом не выказывал своего отношения к Амалии, всячески подчеркивая лишь родственную связь. Казалось, он делал все возможное, чтобы уберечь Мами от ненужных волнений, и это Амалия могла понять. В последнее время мадам Деклуе сильно сдала, как-то усохла и как бы уменьшилась ростом. С ее лица не сходила печаль, к которой порой добавлялась тревога. Амалия не раз видела, с какой болью Мами смотрела на сына, относя это на счет извечной материнской любви. Она все реже выходила из дому и все больше времени проводила за молитвой, а то могла часами сидеть, глядя в пространство. О чем она думала в эти минуты?
Амалия никогда бы не решилась заговорить с Мами о деле, в котором та сыграла весьма неблаговидную роль. Во-первых, о таком говорить вслух было не принято; во-вторых, Амалия вряд ли смогла бы найти нужные слова; в-третьих, главная вина ложилась на Роберта, который осуществил предложенный ему план.
Однажды Роберту удалось уговорить Лали передать Амалии записку, но она вернулась тем же путем непрочитанной. Амалию насторожил довольно красноречивый взгляд камеристки. Поразмыслив, она вынуждена была признать несколько весьма неприятных фактов. В последнее время Лали сблизилась с Тиге, камердинером ее мужа, и от него наверняка знала, что Жюльен не бывает в спальне жены, поскольку вечера предпочитает проводить вне дома; одновременно, убирая каждый день хозяйскую постель, Лали убеждалась, что кто-то утешает ее мамзель. Кто именно — догадаться для наблюдательной девушки не составляло труда. «Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем вся плантация будет знать об этом? — подумала Амалия, поежившись. — А еще через какое-то время эта тема станет главной в разговорах за утренним чаем по всему течению реки Теш».