Он обнял ее за плечи.
- Так нехорошо! - срывающимся голосом сказала она. - Я никогда не слышала, чтобы мужчины сотворили такое с женщинами. И...
- Не переживай! - прервал он ее. - В Византии так очень часто ласкают женщин. Я доставил бы тебе это удовольствие еще раньше, но мне так хотелось поскорее войти в тебя. - Он крепче прижал ее к себе. - Давай спать.
- Так ты снова этим можешь разбудить меня?
- Я же предупреждал. Надеюсь, что смогу показать тебе другие способы. - Он начал сжимать ее груди через шерстяную ткань платья. - Вот уж что мешает и не на своем месте.
- Я не сниму его. - Конечно, оно не спасет, но Бринн почувствовала бы себя совсем беззащитной в его объятиях. - И не проси.
Он удивленно посмотрел на нее.
- Я хочу, чтобы ты его сняла.
***
- Проснись, Бринн, - прошептал Гейдж. - Раздвинь ноги.
Опять? Словно по сигналу, она почувствовала тепло между бедер. Она уже не знала, сколько раз будил он ее в эту ночь. В очередной раз его рот присосался к ее груди, пока пальцы доводили ее до вершины блаженства.
И снова его рот...
Она вытянулась в жадном призыве.
- Не теперь, - гортанным голосом произнес он. - Скоро рассвет.
Холодное влажное полотно легло между ее бедер. Она открыла глаза.
- Что ты делаешь?
- Успокаиваю тебя. Сегодня тебе предстоит долгий переезд, а я всю ночь наслаждался твоей сладкой... - Он помолчал, подыскивая точное слово, но так и не назвал по имени вожделенную часть ее тела. Только спросил:
- Тебе больно?
- Нет.
Ей захотелось ощутить в том месте его руки и рот еще раз, а не его "успокоительное" полотно.
Полотном он прижал мягкие завитки волос на лобке.
- А грудь больно?
- Нет.
Грудь слегка побаливала. Он припадал к ней, словно голодный ребенок. Его неистовое посасывание заставило ее кончить.
- Твоя грудь очень чувствительна к прикосновению, - хрипло сказал он. - Она твердеет и набухает, как спелый фрукт. Мне хотелось бы присосаться к ней, когда у тебя будет ребенок.
У нее перехватило дыхание, так отчетливо встал перед ней нарисованный его словами образ. В ее чреве набирает силы зачатое ими существо, обнаженное тело Гейджа лежит на ней, а его губы ласкают ее грудь.
- И этого тебе тоже хотелось бы, - сказал он. - Посмотрим, что я смогу сделать. - Он отбросил мокрое полотно и протянул ей платье. - Одевайся, быстро. Они скоро проснутся.
Когда же она разделась? Бринн смутно припомнила, что в один из моментов ее обуяла страсть снести все преграды, разделявшие их друг от друга, они слишком мешали ей. Так хотел Гейдж, но нельзя было назвать победой то, что он получил. Его руки держали ее обнаженное тело, развлекаясь с ним, как с долгожданной игрушкой.
Она быстро натянула на себя платье. Так лучше. Холодная шерсть, облегающая тело, вывела ее из состояния сладостного возбуждения.
Гейдж не сводил изучающего взгляда с ее лица.
- Знаешь, сегодня ночью я сделаю то же самое. Так будет еженощно. Твое тело так привыкнет к моим рукам, губам, что ты не сможешь и дня прожить без меня.
Она ужаснулась очевидной правоте его слов. Уже теперь ее тело тосковало без его прикосновений, она чувствовала себя наполненной им и чувственной, какой не была раньше. Не глядя на него, она заторопилась:
- Мне надо разбудить Эдвину.
11.
- Раздевайся! - Гейдж был немногословен.
Бринн сняла платье через голову и легла спиной к нему. Прошло четыре ночи, их она уже предвкушала днем. Сможет ли она теперь вообще спать, не чувствуя его рук на своем обнаженном теле?
Его большие и чуткие ладони тотчас же обхватили ее груди. Обладание. Иногда он начинал прикасаться к ним нежно, бережно, никакой дикой чувственности, просто приятное ощущение принадлежать другому.
- Я хочу войти в тебя, - прошептал он ей в ухо. - Ты разрешишь мне?
Его слова стали привычными, вопрос перед бешеной атакой и штурмом. Он пытался завоевать ее согласие.
- Нет.
Его руки невольно сжали ее груди.
- Господи, какая упрямая! Почему ты не... - не договорил он, пытаясь успокоиться. - Так не может дольше продолжаться. Ты хочешь меня, черт возьми!
Она и вправду очень хотела его. Удовольствие от его ласк было странным и необычным, но в них не было того первобытного совокупления, того дикого слияния, только оно может дать ей полное удовлетворение.
- Все останется по-прежнему, - помолчав, сказала она. - Пока ты не решишь остановиться. Воздержание неестественно для мужчины, так что страдаешь ты, а не я.
Он убрал руки с ее грудей и лег на спину, глядя на усыпанное звездами небо.
- Единственное, что правильно и естественно для нас обоих, - то, от чего ты отказываешься.
- Ты берешь все остальное силой, почему же не хочешь взять и это?
- Ты знаешь, почему. Когда ты придешь ко мне, то уже не сможешь снова уйти.
- Тебе известно, что этого не будет.
- Из-за смерти человека, которого ты ненавидела? - Он приподнялся на локте и оглядел ее. - Я не убивал Делмаса.
Она напряглась.
- Ты держал вилы.
- Но ты не видела, как я убивал его, потому что я не делал этого.
Перед ней снова всплыла картина на конюшне, ужаснувшая ее.
- Я видела.
- Ты слышала, чтобы я когда-нибудь соврал?
- Нет. - Надежда родилась в ее душе, но увиденное на конюшне вновь заслонило его слова. - До сих пор - нет. Ты всегда сам твердил мне, что доверяешь только тому, что видишь и можешь потрогать.
- Но ты мыслишь совсем по-другому. Ты веришь в честность и в чудеса. В его тоне слышалась горькая усмешка. - Так где же теперь твоя честность, Бринн?
Она молчала со слезами на глазах.
Он выругался.
- Может, ты и права, не доверяя мне. Ради тебя я пошел бы и на ложь, и на обман, и на убийство. Только злой рок уберег меня от того, чтобы прирезать твоего мужа, как свинью, которой он был. Я даже пришел в ярость, что не смог испытать этого удовольствия.
Слабая надежда снова зажглась в ней. Его с горечью сказанные слова убедительнее всяких заверений в правоте: "Ради тебя я пошел бы и на ложь, и на обман, и на убийство".
О чем она? Он уже говорил эти слова с ледяной убедительностью, и вообще, он очень умен. Он сладкоголосый искуситель, торговец, способный купить и продать что угодно, не моргнув глазом. Нельзя себе позволить ослепнуть под лучами его слов, которые он выдавал за правду.