Он может просидеть у порога всю ночь. Она не хотела впускать в свою жизнь другого человека, пока не избавится от первого. Теперь она впервые почувствовала свободу, радовалась новому ощущению, какого прежде не знала. Зачем ей шут, ничего всерьез не воспринимающий?
Ветер завыл с новой силой, Малик весь съежился. Ему уже стало совсем не под силу справляться в одиночку с резкими порывами. Он прятал голову в плечи, вжимал ее в шею.
Днем Эдвина на несколько минут выходила из дома и с огромной радостью вернулась обратно. С тех пор ветер усилился и наверняка резко похолодало.
Малик говорил, что у него на родине нет таких холодных, резких ветров.
Вот и пускай отправляется к себе в Византию, ему не место среди чужестранцев. Кроме Гейджа Дюмонта, здесь у него никого нет, Эдвина чувствовала это. Зачем он пришел в страну, где на него смотрят как на дикого варвара, пока не узнают поближе. Она и сама была уверена, что сарацины - невежественный народ. Однако она никогда не признавалась Малику, что его острый ум и глубокие познания поразили ее. Рядом с ним она чувствовала себя полной невеждой. После замужества Эдвина почти все время болела и не покидала свою комнату. В отчаянии она попросила священника обучить ее хоть чему-нибудь из того, что должна знать женщина. К ее величайшему удивлению, Малик опроверг многое из того, чему ее учили, и терпеливо занимался с ней при любой возможности.
Гром.
"Неужели пошел дождь? Нет, просто волна с силой двинула о берег", - с облегчением подумала она. Какая разница! Пускай из-за своего упрямства коченеет до костей, только тогда она, может, и пригласит его в дом.
И в самом деле разразился ливень. Крупные капли дождя стучали о порог, били в дрожащее тело Малика. Мокрая накидка облепила плечи.
- Матерь Божья! - Она быстро приоткрыла дверь. - Заходи!
Малик вскочил на ноги.
- Я думал, что не дождусь, пока ты меня позовешь, - радостно улыбнулся он. - Я уж было думал, что мне придется у твоего порога врасти в землю. Правда, я плохо представляю себе, как что-то здесь может пустить корни при такой неблагодатной погоде. Должно быть...
- Успокойся! - Схватив его за руку, Эдвина потянула его в дом - он позволил себя увести - и захлопнула дверь. - Не шуми, Алиса пытается заснуть! - Она подвела его к огню. - Я ни за что бы не уступила, не пойди такой ливень.
Он согласно кивнул.
- Ко мне с небес сошла благодать. Господь всегда хранит меня в правом деле. - Малик протянул руки к огню и довольно выдохнул:
- ... И посылает тебе.
Она хмуро посмотрела на него.
- Ты ел?
- Да, я знал, что должен подкрепить свои силы перед сражением. - Он сел у огня и вытянул ноги. Все его движения отличались грацией и изяществом. До чего же был он гибок и хорош! Эдвина отвела взгляд. - Пусть так и будет.
- Я не собираюсь бороться с тобой. Когда согреешься - уходи.
- Мне придется здесь долго оставаться. Я промерз. Из-за тебя я просидел целую вечность на этом ужасном ветру.
- Я тут ни при чем.
- Я ведь страдал на пороге ради тебя.
- Из-за моего случайного слова "неженка"? Я просто пошутила, мне и в голову не могло такое прийти, что ты решишься на подобное безумие.
- Это не безумие. - Малик, не отрываясь, смотрел на огонь. - Я не очень-то уважаю воинов Вильгельма из-за их кровожадности, но признаю их рыцарский обычай сражаться на турнирах во славу своих дам и посвящать им свои подвиги.
- При чем тут это?
- Я сражался с ветром и холодом и посвящаю битву тебе. - Он повернулся и посмотрел ей в глаза. - Ты окажешь мне свою милость?
Эдвина почувствовала волнение. Он был так прекрасен в отблесках огня! Нет, он был великолепен...
- Я все еще замужем.
- Дамы при дворе Вильгельма не считают это препятствием, - решительно тряхнул он головой. - Но я понимаю, как для тебя это важно. Не беспокойся, я терпелив и думаю, скоро все решится!
Она не могла оторвать от него глаз. Благородство и нежность. Юмор и страсть. Все это скрывается за внешностью небожителя, которой она так боялась.
- Позволь мне прислониться к стене, Эдвина.
- Глупости! - сдавленным голосом сказала она. - Я не награда, за которую стоит бороться. Отдай свои льстивые речи и красивое личико женщине, которая...
- Так вот в чем дело! - перебил он ее. - Тебе противно смотреть на меня?
- Да нет же.
- Если мое лицо не нравится тебе, то с этим надо что-то делать. Малик нагнулся к огню, осторожно взял полусгоревшую ветку и зажег ее от пламени. - Тебе ненавистно видеть эту красоту. Что ж, мы это исправим. Обгорелая щека, или ожог над бровью...
- Что ты делаешь?
Эдвина с ужасом смотрела, как он подносит горящую ветку к щеке.
- Сражаюсь с шелухой. - Он улыбнулся, едва пламя коснулось его бородатого лица. - Трудно...
- Сумасшедший! - Она вырвала ветку из его рук. - Дурак! Ты и вправду сделал бы это?
- С огромным отвращением. Я терпеть не могу боль. - Он поднял брови. Мне было бы легче, если бы ты сама это сделала.
- Я? Ты хочешь, чтобы я прижгла тебе лицо?
- Конечно. Раз мое лицо оскорбляет твой взгляд, то нам надо избавиться от этого недостатка.
Он и вправду сделал бы это. Именно потому, что он просидел четыре часа на ледяном холоде.
- Ты ненормальный! Ты... - Слезы хлынули у нее из глаз. - Неужели тебе не жаль... Обещай мне, что не будешь...
- Успокойся... Значит, оно тебе не так уж противно?
- Обещай мне.
Его пальцы дотронулись до ее щеки, проведя по мокрой от слез дорожке.
- Если пообещаешь видеть за лицом человека, если оно не будет тебе заслонять мою персону... - Он шутливо склонил голову. - Тогда я позволю этой ветке сгореть.
Она кивнула.
Малик посерьезнел.
- Ух, еще одно препятствие преодолено без потерь!
О себе она не могла сказать то же самое. Эдвина себя не понимала. Почему ей вдруг стало горько до слез, старая боль дает о себе знать и не пускает в душу уверенность в себе? Она не чувствовала себя по-женски всесильной. Напротив, была растеряна. Ей пришлось отступить, защищаться. Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и постаралась заговорить уверенно, с иронией: