— Мой дядя как-то говорил, что они грабят близлежащие ранчо и убивают невинных людей.
Кэрли спиной ощутила, как напрягся испанец. В груди девушки что-то сжалось.
— Они обозлены, — возразил он. — Иногда совершают набеги. Индейцы, как и все мы, борются за выживание.
Как и я, подумала Кэрли, но промолчала. Продолжая спускаться, они попали в центр деревни. Приветствовать их вышли только старая женщина и два молодых человека. У бородатых мужчин были набедренные повязки из кроличьих шкурок, а волосы стянуты сетками из растительных волокон. Женщины носили свободные рубашки, доходившие почти до колен.
— Тысячелетиями они ходили обнаженными, — усмехнулся испанец, заметив изумление Кэрли. — Минимум одежды, который сейчас на них, — результат работы миссий.
Спешившись, он снял Кэрли с коня.
— Где Лина? — спросил дон согбенную женщину. — Где Траушна и другие?
Та ответила по-испански, который выучила в миссии:
— Пришла страшная болезнь. Свирепствовала больше недели. Безжалостно убивала. Вам не следовало приходить сюда.
Лицо Рамона окаменело.
— Оспа? — спросил он.
Женщина покачала головой:
— Эта болезнь называется корью. Она унесла в могилу четырех стариков. Все мужчины и большинство женщин заражены. Ухаживать за ними и детьми некому.
— Сейчас слишком позднее для кори время года. Вы уверены, что это корь?
— Я видела ее в миссии. Сама переболела ею.
Рамон немного успокоился:
— Я вернусь в лагерь, узнаю, кто из моих людей переболел корью, и пришлю помощь.
Он хотел посадить Кэрли на лошадь, но она вырвалась:
— В детстве я перенесла корь, поэтому могу остаться и помочь им.
Что-то вспыхнуло в глубине его глаз.
— Уход за больными — работа не из приятных, chica.
— Я знакома с неприятной работой. Мне случалось ухаживать за больными.
— Si, — тихо ответил дои. — Полагаю, ты это уже делала.
Кэрли удивленно посмотрела на него: откуда ему знать, что она ухаживала за матерью и другими обитателями шахтерского поселка, заболевшими холерой? Это было страшное время, при воспоминании о нем у нее сжималось сердце. Она падала от усталости, но ей не удалось спасти мать. Четыре женщины, двое мужчин и трое детей умерли. Она осталась одна.
— И все же, — добавил испанец, — это не слишком хорошая идея. Ты только что сама оправилась от болезни.
— Уже несколько дней я прекрасно себя чувствую и хочу остаться, — возразила она.
Заметив решимость в ее лице, Рамон уступил:
— Esta bien[36]. Я оставлю тебя здесь, но дай мне слово, что не попытаешься убежать. Ты заблудишься в лесах, где много опасностей — змеи и горные львы, огромные медведи-гризли, способные загрызть человека. — Рамон приподнял ее подбородок. — Обещаешь?
Ее глаза округлились.
— И ты поверишь мне?
Он улыбнулся:
— Я верю в твой разум. Без подготовки ты уйдешь не слишком далеко, и твоя жизнь окажется в опасности.
Кэрли знала, что он прав. А она-то чуть было не поверила, что Рамон готов положиться на ее слово. По какой-то необъяснимой причине это обрадовало Кэрли, хотя она и допускала мысль о побеге.
— Так ты считаешь бегство глупостью?
Дон кивнул. Девушке показалось, что он заметил ее разочарование. Уж не угадывает ли испанец ее чувства и мысли? Отвернувшись от него, Кэрли взглянула на индейскую старуху.
— Где Лина? — спросила девушка. — Она ведь целительница, верно?
— Пойдемте. Я покажу вам.
Кэрли повернулась к Рамону:
— Тебе лучше не возвращаться сюда с людьми. Если ты заболеешь, это никому не принесет пользы.
Он одарил Кэрли той обворожительной улыбкой, от которой у нее учащалось сердцебиение.
— Я тоже переболел корью, chica, поэтому возьму провизию — для нас и для них — и вернусь сюда.
Кэрли молча смотрела на него. Разве разбойник станет помогать больным индейцам? Она не понимала его, как ни пыталась сделать это. Девушка последовала за старухой к конусообразной хижине.
Внутри, в нескольких футах от низкой круглой двери, худая женщина стояла на коленях на циновке и смазывала чем-то живот плачущего ребенка. В углу Кэрли увидела корзинки с семенами, корнями и сушеной рыбой, а на полу — оленьи и медвежьи шкуры.
— Лина? — спросила Кэрли, и женщина обернулась. У нее были тонкие черты лица, изогнутые боови, выступающие скулы. Под глазами индианки темнели нарисованные полукружия.
— Вы — женщина испанца из лагеря, — сказала она.
— Я — та, кому вы помогали во время болезни, — поправила ее Кэрли. — Надеюсь, теперь я смогу помочь вам. Скажите, что делать.
Несколько часов Кэрли вместе с Линой ухаживала за обитателями деревни, поила их с ложечки, чтобы справиться с обезвоживанием организма, протирала ледяной водой из ручья, борясь с жаром. Люди страдали от приступов сухого кашля и зудящей сыпи, распространявшейся от лица по всему телу.
Лина приготовляла чай из сушеных самшитовых корней, снижавший температуру, Кэрли подносила пиалы с горьким отваром к губам больных. Она помогала Лине варить густой, вязкий сироп из листьев клевера, помогавший при кашле, готовила мазь из трехлистного паслена и жира и наносила ее на покрытую сыпью кожу.
Рамон вернулся с одеялами и запасами пищи в сопровождении Педро Санчеса и трех женщин: Томазины Гутиерес, Флоренсии и крупной, грудастой Серафины Гомес. Все они работали без устали.
Как и сам дон Рамон.
Женщины до позднего вечера ухаживали за больными, мужчины помогали поднимать их, кололи дрова, поддерживали огонь, ходили за лошадьми. Днем они настреляли в лесу дичи, главным образом кроликов, разделали добычу и сварили мясо в больших чугунных горшках вместе с травами и луком.
После полуночи Рамон появился в одной из хижин.
— Ты сегодня изрядно потрудилась, — сказал он Кэрли. — Отдохни. Пойдем со мной.
Испанец взял ее за руку, но она высвободилась и снова опустилась на колени возле мальчика, лежавшего на тростниковой циновке. На вид ему было не больше тринадцати лет. Исхудавший подросток улыбался, несмотря на болезнь.
— Я еще не могу уйти. Брату Лины, Шоушаку, нужен чай от жара. Он горит и…
Рамон взял деревянную пиалу из ее усталых, дрожащих рук.
— Я позабочусь о мальчике. — Поставив пиалу, он поднял Кэрли. — Тебе необходимо отдохнуть… хоть немного.
— Но…
— Обещаю напоить мальчика чаем.
Выведя девушку на воздух, испанец поддержал ее, когда она пошатнулась. Ноги у нее слегка дрожали, ибо Кэрли долго сидела на коленях. Подхватив девушку на руки, он понес ее на окраину деревни.
— Мне уже лучше, правда. Опусти меня.
— Молчи и слушайся меня. Обхвати руками мою шею. Мне не следовало оставлять тебя. Ты едва оправилась после болезни.
— Я просто устала, вот и все. Флоренсия и другие устали не меньше.
Однако Кэрли послушно прильнула к его шее, и Рамон решительно направился дальше. Девушка старалась не замечать, как напрягаются мышцы его груди и шеи от ее прикосновений.
Остановившись возле леса, он опустился на колени под одинокой елью, распростершей над ними свои ветви точно полог. В нескольких футах отсюда горел маленький костер, под деревом была уже разложена походная постель. Дон осторожно положил на нее девушку:
— Тебе необходимо немного поспать. Никому не будет лучше, если ты заболеешь.
— А как же другие?
— Педро подготовит им место для отдыха.
— Но ведь ты тоже работал весь день и устал не меньше, чем я.
Рамон улыбнулся, и его зубы блеснули в свете костра.
— Я же говорил, что мужчины — совсем другое дело.
Возможно, он был прав, но Кэрли не поверила ему. Конечно, Рамон сильнее и крепче духом. Так или иначе девушка уже лежала на походной постели, ее веки отяжелели и желание спорить прошло. Вскоре она заснула, но ночью ворочалась и металась. Ей снилась мать, умиравшая от холеры в шахтерском поселке. Потом чьи-то сильные руки обхватили Кэрли, и она погрузилась в глубокий сон.