— Ты поехал к Анхелу из-за меня?
— Неужели ты полагала, что, узнав правду, я позволю ему жить?
— Господи, Рамон, ты не можешь убить его!
— Я могу убить его голыми руками за то, что он пытался сделать с тобой. И за то, что пережил я, потеряв тебя.
Она долго, затаив дыхание, смотрела на него, потом поднялась на цыпочки и сильнее обхватила шею Рамона. Он с неистовой страстью прижал Кэрли к себе, уткнулся лицом в ее волосы: они пахли корицей и розами.
— Я должен был увидеть тебя, — сказал испанец. — Вечером я уеду, чтобы встретиться с людьми в одном месте, Арройо-Агахе. Через три дня, в ночь перед казнью, мы появимся в Сан-Хуане и освободим пастухов.
Кэрли встревоженно взглянула на мужа:
— Тебе не удастся это сделать. Ваше появление не будет неожиданностью.
— Не думаю. Они считают, что люди рассеялись, а их главарь в тюрьме. Так или иначе я не могу допустить, чтобы Педро и других повесили. Надеюсь, что освобожу их с помощью моих людей.
Кэрли посмотрела на него сквозь слезы:
— Я не хочу, чтобы ты ехал туда. Я боюсь за тебя, Рамон.
— Означает ли это, что ты готова вернуться домой?
Она отступила на шаг:
— Как… как себя чувствуют твоя мать и тетя Тереза? — Ее лицо выражало сомнение.
Он разочарованно вздохнул:
— Мать болела, но сейчас уже поправилась. С тетей все в порядке, на ней все и держится. Обе постоянно уговаривают меня не делать глупости и привезти жену домой. Как всегда, они правы.
— А если я вернусь в Лас-Алмас и они узнают, что в ту ночь, когда убили Андреаса, именно я подняла тревогу, забив в колокол? Представляешь, какую боль они испытают? Как, по-твоему, они будут относиться ко мне тогда?
— Они поймут, что ты поступила так же, как и Два Орла, который сражался с полицейскими, напавшими на его деревню. Это же сделал бы любой из нас, если бы нашему дому угрожала опасность. Вообще-то они все знают, Кэрли. Тетя сказала мне, что они знали это с ночи fandango.
— Откуда?
— Даже я не знал, что они услышали эту историю, хотя мне следовало догадаться. Тетя решила, что отчасти из-за этого ты не вернулась со мной из Монтеррея. Я не признался ей, что причина тому — моя жестокость и предубеждения.
Она подняла голову. Золотистый свет лампы упал на ее роскошные волосы. Рамон ощутил знакомое волнение.
— Ты с такой легкостью говоришь о прошлом, — заметила Кэрли, — но есть еще более важные проблемы. Если я вернусь, рано или поздно у нас появятся дети со смешанной кровью — наполовину англичане, наполовину испанцы. Как ты будешь к ним относиться? Будешь ли любить их меньше оттого, что их мать — gringa?
Он мягко сжал ее плечи:
— Madre de Dios, не могу поверить, что заставил тебя сомневаться в этом. Неужели ты думаешь, что я не любил бы наших детей? Santo de Cristo, я не могу представить себе более чудесного ребенка, чем дочь, похожая тебя! Или сын, наделенный твоей силой духа.
Кэрли вытерла слезы:
— Я вовсе не смелая, я трусиха. Я боюсь, вернувшись, снова потерять тебя. Мне этого не пережить.
— Ты не потеряешь меня. Я не глупец и не повторю прежние ошибки. Я люблю тебя. Если ты вернешься домой, я до конца жизни буду доказывать, как сильно люблю тебя.
Слеза снова скатилась по ее щеке.
— Мне нужно время, Рамон. Я все еще слышу твои оскорбительные слова. Я продолжаю думать…
— Не говори так. Я знаю, что бываю порой безжалостным, даже жестоким. Мне пришлось научиться этому, но моя истинная сущность не такова.
Рамон ощущал разочарование и нарастающее желание.
— Я не говорю, что со мной легко жить. У меня скверный характер, я бываю грубым и резким.
— Да, иногда ты бываешь грубым.
— Но неужели я так плох, Кэрли?
Ее взгляд как бы пытался проникнуть в душу Рамона.
— Ты упрям и властен. Требователен и ненасытен в постели. И все же ты самый замечательный мужчина, какого я видела.
— Кэрли…
Его сердце переполнилось любовью к ней. Он хотел отнести жену на кровать, овладеть ею, погрузиться в ее влажное, горячее лоно, почувствовать, как она дрожит под ним. Рамон хотел утвердить свои права на нее, сделать ее своей, заставить признать, что она принадлежит ему. Но он вспомнил о том, зачем появился здесь.
— Я вернусь за тобой, как только освобожу людей, и тогда не позволю тебе отказаться — даже если мне придется унести тебя на руках.
Она прикоснулась дрожащей рукой к его щеке:
— Будь осторожен, Рамон. Я не стану жить, если ты погибнешь.
Он привлек ее к себе, поцеловал страстно и жадно, заявляя о своих правах на Кэрли. Она принадлежит ему и должна знать об этом.
— Я вернусь за тобой, — твердо сказал Рамон, — клянусь тебе.
Ему очень хотелось остаться, но люди рассчитывали на него. Не следовало приходить сюда, но он не мог уехать, не увидев Кэрли. Задуманный им план был дерзким и опасным, а шансы на успех невелики. Однако от Рамона зависела жизнь друзей, и он должен сделать все, чтобы спасти их. Быстро и крепко поцеловав Кэрли, испанец подошел к окну, тихо спрыгнул на землю и через мгновение исчез в темноте.
Если не щадить коня, он достигнет пещеры возле Арройо-Агахе к завтрашнему полудню. Все остальные уже соберутся там — об этом сообщил один из пастухов. Он получил известие и от Алехандро де Эстрада. Усилия, затраченные на поиски старых церковных записей, оказались напрасными.
Изучив документы, Земельная комиссия отказалась изменить свое решение, не пожелала даже пересмотреть дело. Дон Алехандро сообщал, что де ла Герра не смогут законным путем вернуть себе ранчо дель Роблес.
Увы, незаконные пути также ни к чему не привели. Налеты не ослабили могущество Флетчера Остина и прочих местных англичан. Андреас верил, что у них есть шанс, но Рамон с самого начала понял, что таким способом они никогда не победят своих врагов.
Что ж, прошлое позади. Так или иначе Эль Дракон должен исчезнуть. Он совершит последний ночной налет, чтобы вызволить своих людей, и преступная деятельность закончится. Если Рамон уцелеет в эту ночь и Анхел не предаст его, он положит конец всему этому, привезет жену домой, и они заживут в Лас-Алмас. Это будет отличаться от жизни Кэрли в дель Роблес, но она, судя по всему, не станет переживать из-за этого. А если жена будет счастлива, то и он тоже. Они вместе начнут строить будущее, заведут детей, обретут покой.
Еще один налет, сказал себе Рамон, вскочив на гнедого коня, которого в Арройо-Агахе он сменит на вороного.
Еще один, последний налет.
Если только ему суждено остаться в живых.
Кэрли почти не сомкнула глаз в эту ночь, безумно волнуясь за Рамона, который собирался рисковать жизнью ради спасения людей. Она не пыталась остановить его, ибо слишком хорошо знала мужа. Он любил Педро Санчеса как родного отца и нес ответственность за других ковбоев. Во всяком случае, так считал.
Кэрли надела синий костюм для верховой езды, привезенный Двумя Орлами, хотя многие ее вещи по-прежнему оставались в Лас-Алмас. Она не знала, почему Рамон не отправил ей те вещи, хотя сама не взяла их нарочно, словно боясь порвать последнюю нить, связывающую ее с мужем. Может быть, поэтому Кэрли по-прежнему думала о Лас-Алмас как о своем доме.
Вспоминая тех, о ком она скучала, девушка направилась к конюшне. Она хотела побыть некоторое время наедине с собой, а для этого не было лучшей возможности, чем прогулка верхом.
— Хосе, вы здесь? — крикнула она, и высокий ковбой, ухаживавший за лошадьми, тут же откликнулся. — Я решила покататься верхом. Оседлаете мне лошадь?
Он улыбнулся:
— Si, сеньора, у меня есть одна подходящая.
С любопытством взглянув на него, Кэрли прошла за ним к деннику. Когда он открыл дверцу и вывел великолепную светло-гнедую кобылу, девушка затаила дыхание.