Выбрать главу

Барановский был фанатик, легендарная личность среди любителей русской старины — его дважды чуть не взорвали чекисты. При сносе церкви Параскевы Пятницы, что в Охотном ряду, была уже подложена под храм взрывчатка, а Барановский все висел на веревках и мерил. Когда он спустился, его арестовали, избили и отвезли в тюрьму. За него кто-то тогда заступился как за бескорыстного фанатика и юрода. Церковь Параскевы Пятницы находилась на теперешней проезжей части между гостиницей «Москва» и нынешней Госдумой, бывшим Госпланом (оба здания — типичные сталинские уроды).

На месте Госплана и был, собственно, Охотный ряд — кирпичное здание, где торговали различной убоиной, свозимой сюда со всей России: и медвежатиной, и олениной, и мясом диких кабанов, — всем, что водилось в русских лесах.

Барановский сбил всю штукатурку и под ней оказался красавец-дворец князя Василия Васильевича Голицына—любовника и соправителя царевны Софьи, которого спас от петровского топора его брат Борис, наставник молодого Петра. Дворец отреставрировали и он был архитектурным чудом центра Москвы до тех пор, пока его все равно не взорвали и на его месте не построили Госплан. Во дворце Госплана сохранились палаты бояр Троекуровых, менее интересные, чем дворец Голицына. Теперь в них размещается музей истории музыки, где хранятся редчайшие музыкальные инструменты.

Другой раз Барановского чуть не взорвали при сносе собора Чудова монастыря в Кремле. Собор датировался началом 16 века, весь украшен фресками. Чтобы сохранить самые интересные фрески, реставраторы выдолбили стены за ними и зажали между металлическими досками. Барановский тогда тоже измерял собор; взрывчатка для подрыва была подведена, и его с трудом выманили из здания, убедив, что завтра утром он сможет продолжить свое дело. Но едва Барановский вышел из Кремля, раздался взрыв. Собор взорвали вместе с подготовленными к вывозу фресками. Когда Барановский пришел утром к оцепленным развалинам, один младший офицер НКВД, дружески похлопав его по плечу, сказал: «Дядя, если бы ты не ушел из церкви, то тебя бы взорвали. Был приказ рвать с тобой, если ты упрешься». Это вообще стиль большевиков — рвать динамитом церкви со всей утварью. Посередине Преображенской площади стоял знаменитый Преображенский храм, давший наименование и древнему селу, и петровскому Преображенскому полку, самому элитному в русской армии, полковником которого числился наш последний незадачливый император. Храм был очень почитаем населением, его не закрывали в тридцатые годы и все иконы и утварь (кроме изъятого золота и серебра) были в целости. Саперы подвели под храм траншеи с взрывчаткой и ждали только случая. Дело было при Хрущеве и в Москве тогда был митрополит Крутицкий и Коломенский, будущий патриарх Пимен. Верующие установили в храме круглосуточное дежурство. Пимен приехал со свитой в храм, крестился и целовал крест, что храм не взорвут и он гарантирует его сохранность. Верующие поверили Пимену и разошлись по домам. Храм тут же взорвали. Вот какие в ССП были митрополиты, такие были «органы» и такая была церковь, посылавшая такого псевдомитрополита лжесвидетельствовать и обманывать верующих. Сам Пимен — не самый плохой представитель этой порочной системы. В молодости был чтецом в Ногинском соборе (у меня есть фотография Ногинского клира, и там — молоденький чтец правого клироса Извеков, будущий патриарх Пимен). Его в тридцатые годы писал для своей «уходящей Руси» Корин. Потом Извеков куда-то скрылся, его призвали во время войны, он объявился в политотделе одной из частей, делая успешную карьеру. Его разоблачили, и чекисты схватились за голову—кто у них служит в политотделе. Ну а потом он пошел в гору, хотя начинал совсем в другом политическом лагере. Отец Дмитрий Дудко, проповедники автор антисоветской книги, рассказывал моему приятелю, который учился вместе с «Димкой» Дудко в духовной академии, что когда отца Дмитрия арестовал КГБ и посадил во внутреннюю тюрьму на Лубянке, к нему прямо в камеру приезжал патриарх Пимен и уговаривавал публично отказаться от книги. Начинал патриарх свои обращения так: «Откажись, отец Дмитрий, ведь лбом стену не прошибешь». Это аргумент человека, много думавшего о сути советского режима, насчет которого у него не было никаких иллюзий. Как тогда говорили, чекисты обещали убить сына отца Дмитрия в первом же бою — он был тогда в Афганистане. И отец Дмитрий по телевидению отказался от своей книги.