Стоит ли говорить, что я ему не поверил и потребовал пересмотреть свои лживые показания или порекомендовать мне альтернативные анализы.
Осознав, что один из нас должен умереть, доктор отправил меня сдавать спермограмму. Он сообщил, что, помимо нескольких миллионов копий такого же труса, как я, в ней теоретически могут обитать интересующие меня микроорганизмы.
– Поднимись в лабораторию, там тебе все объяснят.
Слово «лаборатория» меня насторожило. В ней периодически доблестно трудилась МОЯ БАБУШКА. Встречать ее в данных обстоятельствах мне, по понятным причинам, не хотелось, но я рассчитывал на мое обычное везение.
Пролетев два этажа, я открыл дверь в нужный кабинет и увидел знакомый профиль. Бабушка. Я зашел, обмяк и торжественно замолчал. Произнести слово «сперма» при бабушке сил не было.
– Ну, что, довеселился? – поинтересовалась Т. Р., протягивая мне нечто среднее между наперстком и маленьким пластиковым стаканчиком. Глаз от микроскопа она не отрывала. Это меня спасло от позорного обморока. (Думаю, врач-венеролог сообщил ей о моем визите по телефону, а как потом выяснилось, все другие мои анализы смотрела тоже она.)
– Сдашь и сразу неси мне. Инструкция на двери в наше отделение, – отрезала бабушка.
Вышел я сквозь дверь, как Гарри Поттер.
Посмотрев на мензурку, я наконец осознал, что от меня требуется, но все-таки решил ознакомиться с инструкцией. На двери крупными буквами были даны ответы на все мои вопросы:
«Получить в кабинете 143 пластиковый стаканчик.
Пройти в кабинет 146.
Путем массажа получить эякулят (это слово я прочел трижды, нервно размышляя, то ли это, о чем я думаю).
Сдать эякулят в кабинет 143 в течение 5 минут. (Кхе кхе… а что будет, если опоздаю???)
Массаж меня заинтересовал, хотя я, конечно, понимал, что массажистка в данной процедуре не предусмотрена. Развернувшись в поисках кабинета 146, я впервые понял, что это такое – желание провалиться сквозь землю.
Локейшн был следующий: огромный холл, в который выходила дверь бабушкиного отделения с той самой инструкцией, далее – приемная стоматологического отделения и в конце холла – кабинет номер 146. В общем, все сидящие здесь видели, как я читал инструкцию, и понимали, куда и зачем сейчас пойду. Все сидящие – это две женщины, парализованные первобытным страхом перед бормашиной, которым явно не было дела до моего массажа, и две медсестры, стоявшие в регистратуре стоматологии. Этим как раз не было дела ни до чего, кроме моего массажа.
Они смотрели на меня в упор с нескрываемым ехидством. Маскировать стаканчик и изображать праздношатающегося было поздно – от моего лица можно было прикуривать.
Понимая, что при таких свидетелях холл преодолеть я не сумею, и, тем более, не смогу выйти из кабинета 146 в здравом рассудке, я решил ретироваться под крыло старшего поколения. Бабушка вопросительно подняла брови. Собрав силы в голосовые связки, я изрек:
– А нельзя ли заняться таким непристойным делом дома? В окружении друзей и при помощи, так сказать, сочувствующих?
– Нет, нельзя – остынет. Иди сдавай, мне уходить надо.
После этой фразы я завис. Слово «остынет» в устах бабушки ассоциировалось у меня только с супом, овсяной кашей или, в крайнем случае, с ингаляцией.
Я застрял в коридоре, так как выйти обратно в холл, навстречу фуриям с горящими смешливыми глазами, не представлялось возможным. Был вариант минут через пять вернуться к бабушке со словами «не смог», но, во-первых, оставался страх смертельной болезни, а, во-вторых, так низко пасть не позволяло тщеславие.
Собравшись с силами, я бодро открыл дверь и пошел на амбразуру. Первый же взгляд на регистратуру убедил меня в том, что «все бабы суки». Их там было уже четыре, и все как одна мерзко хихикали, а стоило мне целиком вылезти на свет, восемь глаз начали меня буравить. Думаю, уже вся клиника знала о моем сольном выступлении. Положение отчаянное. Отбросив стеснительность, я подошел к медсестрам и громко спросил, не хочет ли кто-нибудь из них мне помочь. Измученные болью и ужасом пациентки тоже повернулись (скажу честно, эти дамы при всем желании не смогли бы мне помочь). Настало время краснеть медсестрам. Одна сразу испарилась, трое оставшихся занялись заполнением историй болезни. Торжественно заявив, что «я так и думал», я направился в кабинет 146.
Его я запомнил на всю жизнь.
Внешне он не отличался от других кабинетов советской поликлиники. Я не ожидал бархатной обивки на двери, но возлагал большие надежды на внутреннее убранство помещения. Как-никак, там должен происходить хоть и неполноценный, но акт любви. Воображение рисовало телевизор с недоступной мне тогда порнографией, журналы Playboy на цепи или хотя бы каталог женской одежды, некоторые разделы которого были детально изучены мной еще в школе.