Выбрать главу
Для женщины убогой и простой, Не прочитавшей в жизни ни страницы, Раи в церкви нарисован: там покой, Играет всяк на лютне иль цевнице, В аду ж котел, чтоб грешникам вариться. Рай – благодать, ад – ужас и мученья, Так помоги обресть успокоенье, О Приснодева, ведь должны мы сметь Свои надежды вкладывать в моленья, – Мне с этой верой жить и умереть.
Взлелеянный Тобою от рожденья, Иисус не ведал бы уничиженья; Лишь только б стать нам, слабым, в утешенье, Людскую долю вздумал Он терпеть. Он, Всемогущий, принял смерть, глумленья; Наш Бог таков – мое такое мненье, – Мне с этой верой жить и умереть.
ХС
Моя любовь, красотка Роза[118], Тебе ни сердца, ни печенки Не подарю. Другая проза Куда приятней для девчонки – Кошель, где брякают деньжонки. Пропащая моя душа, Пускай висеть мне в петле тонкой – Ей ни шиша и ни гроша.
XCI
Всего, что хочет, без меня, Конечно, ей и так хватает. И жар любовного огня Мой зад давно не припекает. Пускай все это исполняет Мишо, наследник мой, а в мире Его по кличке Трахаль знают[119], Он похоронен в Сан-Сатире.
ХСII
Сквитаться наступил черед Хотя б с Любовью, не со жрицей, Ведь тщетно ждал почти что год, Что вдруг надежда возгорится. Вела ль себя с другим, как львица, В желанье тело защитить? Клянусь Марией голубицей, Смешно об этом говорить.
XCIII
Я Ей балладу посвящаю, Где с буквой «р» все окончанья. Вручить ла Барру поручаю, Когда он встретит на гулянье То кривоносое созданье, Ведь у него достанет духа Спросить без ложного кривлянья: – Откуда двигаешься, шлюха?

Баллада подруге[120]

Фальшивую красу, что для меня разор, Радушье ложное: на вид она добра, А трогать и не смей – всегда стальной отпор, Назвать я вам решусь у смертного одра. Сердечность у нее – пустая мишура, Угрюмо-гордый взгляд как смертный приговор. А вдруг не для нее Законы Топора, Зане меня спасет, не ставя то в укор?
Мне б помощи искать, не с ней вступая в спор, А у других людей – и мне б нашлась нора! Разумней от нее бежать во весь опор, Так нет же, мне мила любовная игра! Ай! Караул!– кричу, а вовсе не «ура». Ужели мне грозит как грешнику костер! Где сердоболье, что дороже серебра, Чтоб бедного спасти, не ставя то в укор?
Все сушит время, все! Красы исчезнет флёр, И станешь ты сама как темная кора. Любое тщание вернуть былое – вздор, Лишь выжив из ума, в грядущем ждут добра. Остыну я, старик. Ты сморщишься, стара. Не медли, пей, пока ручей и чист и скор, И помни, что пройдет счастливая пора, – Несчастного спаси, не ставя то в укор.
Любвеобильный принц[121] любимого двора, Хочу чтоб милость ты и на меня простер, Ведь добрым душам бог внушал, и не вчера: Несчастного спаси, не ставя то в укор.
XCIV
Затем Итье Маршан[122] идет. Ему дарил я свой клинок, Теперь дарю (пускай поет!) Я рондо ровно в десять строк: Пропой под лютню: сей стишок Как «De profundis» по красоткам Своим, я их назвать бы мог, Но он вспылит – так буду кротким

Рондо

Зачем с подругой разлучила, Скажи мне, смерть? На что ты зла? Зачем безжалостна была? Ты ярости не утолила? Ты и меня лишила силы, Когда невинную свела В могилу.
Одно нам сердце век служило, Одно двоим, и жизнь светла Была, но дева умерла И жизнь мгновенно превратила В могилу.
XCV
А следующий Жан Корню[123], – Ему былое завещанье На новое переменю – Он проявлял ко мне вниманье. Пусть он вступает в обладанье Мной снятым садом Бурийона, Все вычистит, починит зданья, Запоры, крышу – все законно.
XCVI
Раз нет замка – вор и украл Мотыгу с ручкой от кирки. И сокол птичку б не догнал. Чтоб дом блюсти, нужны замки, А я навесил там крючки, Но рано вору ухмыляться – Они достаточно крепки, Глядишь и ночью пригодятся.
вернуться

118

Красотка Роза – опять-таки не имя собственное, а кличка очередной возлюбленной.

вернуться

119

Мишо (…), по кличке Трахаль – историческое лицо, жил в конце XIII – начале XIV века, прославился неутомимостью любовных подвигов настолько, что имя его сохранилось в веках.

вернуться

120

Судя по акростиху, подругу Франсуа Вийона звали Марта – едва ли о ней возможно узнать еще что-то достоверное.

вернуться

121

Любвеобильный принц – весьма необычное обращение для «посылки» в конце баллады, возможно, поэт и герцог Карл Орлеанский, неутомимо плодивший наследников и наследниц тогда, когда ему сильно перевалило за шестьдесят. Впрочем, возможно и обращение к Рене Анжуйскому (1408–1480), чьего покровительства Вийон одно время искал и чья любовь к собственной (второй) жене Жанне де Лаваль была хорошо известна.

вернуться

122

Итье Маршан – см. примечание к XI строфе «Предуказанья». Если последующее «Рондо» действительно обращено к нему, то, похоже, ко времени создания «Завещания» Вийон Маршану ничего, кроме смерти, пожелать не мог.

вернуться

123

Жан ле Корню – см. коммент. к строфе XI «Предуказанья».