— Добрый день, — поздоровался он по-английски, приподняв шляпу. — Надеюсь, у вас сегодня счастливый день?
У него акцент, но какой — точно определить с ходу трудно. Такой свойствен ребенку, перебывавшему во множестве школ повсюду, к которому были приставлены десять нянек десяти национальностей.
— Так, ничего себе, — состорожничал на всякий случай Барбер.
— Какую лошадь вы предпочитаете в этом забеге? — Толстячок ткнул острием зонтика на дорогу, где по грязной траве лошади робко трусили к линии старта.
— Номер три, — ответил Барбер.
— «Номер три»? — Тот только пожал плечами, — мол, ему жаль собеседника, но в силу хорошего воспитания он воздерживается и не высказывает своего сожаления вслух. — Ну а как в наши дни дела в кинобизнесе?
— Кинобизнес отправился домой месяц назад.
Барбер слегка удивился — откуда этому человеку все о нем известно. Одна американская компания делала картину о войне, и Барбер в течение четырех месяцев за хорошую плату работал техническим консультантом (надо же, как повезло), надевая на главных действующих лиц парашюты и объясняя режиссеру различие между самолетами «П-47» и «Б-25».
— Ну а та блондинка — звезда? — не унимался коротышка, отнимая бинокль от глаз. — С таким изумительным задом?
— И она уже дома.
Вскинув брови, он покачал головой, выражая сожаление по поводу того, что его новый знакомый, а вместе с ним и весь Париж лишился такого превосходного зада.
— Что ж, — продолжал он, — в этом тоже есть что-то приятное, по крайней мере, вы можете днем посещать скачки. — Он смотрел в бинокль на беговую дорожку. — Вот, поехали!
Лошадь под номером три шла все время впереди, вплоть до заключительного этапа: там ее обогнали другие четыре лошади.
— В этой стране дистанция на бегах всегда кажется на сто метров длиннее. — Барбер, когда лошади пересекли финишную прямую, вытащил свои билетики и, разорвав их все, швырнул на влажный бетон.
С удивлением наблюдал он за действиями нового знакомого, тот тоже вытащил свои билетики и разорвал. Тоже поставлены на третий номер, но гораздо больше по размерам, чем у него, — значит, дороже. Человек с зонтиком выбросил разорванные билеты с абсолютно отсутствующим выражением лица, словно забавляясь, — словно всю жизнь только и делал, что разрывал утратившие вдруг ценность вещи.
— Вы останетесь на последний забег? — поинтересовался человек с зонтиком, когда стали спускаться между пустыми рядами.
— Нет, не думаю; этот славный день оказался для меня вполне удачным.
— Почему бы и не остаться? — настаивал толстячок. — А может, у меня что-то есть для вас…
Барбер задумался, прислушиваясь к шагам четырех ног по бетонке.
— Кстати, я на машине. — Тот улыбался. — Могу подвезти вас, мистер Барбер.
— Ба-а! — удивился Барбер. — Вам известно мое имя?
— А как же! Не подождете ли меня в баре? Пойду получу выигрыш за некоторые билеты.
— А я думал, вы проиграли. — Барбер подозрительно поглядывал на него.
— Да, на третий номер. — Из другого кармана он извлек пачку билетов и плавно помахал ими. — Всегда ведь есть страховка — нужно о ней думать. Ладно, увидимся в баре.
— О'кей. — Барбер не надеялся выудить у человека с зонтиком какую-то полезную информацию — просто пусть его подвезут домой. — Да, между прочим… как ваше имя?
— Смит. Берт Смит.
В баре Барбер заказал сначала кофе, но потом поменял заказ на бренди: кофе — это не тот напиток после таких скачек. Сгорбившись над стойкой, он мрачно рассуждал о том, что принадлежит к категории людей, никогда не думающих о страховке. «Смит… — мысленно повторял он. — Берт Смит. Как можно больше страховки. Сколько же у него прежде было имен, покуда он не остановил окончательный выбор на этом — Берт Смит».
Мягкой походкой, на своих коротких ножках вошел, улыбаясь, Смит и, приблизившись, положил легкую руку на его ладонь.
— Мистер Барбер, пронесся слушок по поводу седьмого заезда. Номер шесть.
— Никогда не выигрывал на этот номер, — возразил Барбер.
— Всего лишь слушок: ставки — двадцать две к одной.
Барбер с сомнением глядел на Смита — какая ему здесь выгода? — но недолго.
— Черт подери, что я теряю? — ругнулся он, направляясь к кассе.
Поставил пять тысяч на номер шесть и, повинуясь суеверию, нарочно остался во время забега в баре, попивая бренди. Лошадь номер шесть уверенно выиграла, обойдя всех на полкорпуса, и, хотя ставки к этому времени немного снизились, ему выплатили по восемнадцать к одной.
Уверенно шагая в сырых сумерках по разбросанным газетам и затоптанной траве, с ее деревенским запахом, он постукивал по внутреннему карману, весьма довольный этим коротышкой, трусившим мелкой рысцой рядом с ним, — оттуда приятно выпирал комок в девяносто тысяч франков.
Берт Смит очень мягко и уверенно вел свой «ситроен», но довольно безрассудно, то и дело подрезая другие автомобили или резко бросая машину на крайнюю полосу, чтобы получить преимущество у светофоров.
— Вы часто играете на скачках, мистер Барбер? — осведомился он, когда проезжали мимо одинокого патрульного в белом плаще по сверкающей огнями улице.
— Пожалуй, даже слишком часто. — Барбер наслаждался теплом в салоне машины, приятным воздействием виски и выпирающим из кармана весомым бумажным комком.
— Вам нравится играть на деньги.
— А кому не нравится?
— Ну, очень многим азартные игры не нравятся. — Смит чуть не столкнулся с грузовиком впереди. — Правда, мне их искренне жаль.
— «Жаль»? — удивился Барбер — какое странное слово подобрал Смит. — Почему же?
— Потому, — тихо пояснил, улыбаясь, Смит, — что в нашем веке наступит время, когда каждый из нас обнаружит: его силой заставляют играть в азартные игры, и не только на деньги, и не только у окошечка на скачках. И вот когда это время наступит и окажется, что вы еще не выработали к этому привычки и это вас увлекает, — вы, скорее всего, проиграете.
С минуту ехали молча. Иногда Барбер поглядывал на мягкое, самоуверенное лицо над баранкой, освещенное приборной доской. «Взглянуть бы на его паспорт, — думал он, — нет, на все паспорта, что он носил в кармане за последние двадцать лет».
— Например, — продолжал Смит, — во время войны…
— Да, я слушаю.
— Вы в своем самолете выполняли боевое задание. Не бывало ли у вас таких случаев, когда вам приходилось решать немедленно, что делать, полагаясь в какую-то долю секунды только на свое везение, и если вы в это мгновение проявили нерешительность, отказались от азарта, от риска, то… — Смит, оторвав одну руку от баранки, сделал ею плавное движение сверху вниз с оттопыренным книзу большим пальцем; он улыбался, глядя на своего пассажира. — Мне кажется, вы один из тех молодых людей, которые десятки раз едва избегали смерти.
— Что ж, вы правы, — подтвердил Барбер.
— Как раз такие качества я предпочитаю в американцах — тогда они становятся больше похожими на европейцев.
— Откуда вам известно, что я воевал? — впервые Барбера стали одолевать сомнения: случайно ли Смит оказался рядом с ним на трибуне перед шестым заездом?
Смит презрительно фыркнул.
— Вы давно живете в Париже? Года полтора?
— Шестнадцать месяцев, — уточнил Барбер, еще больше удивляясь — ему известно даже это.
— Тут нет ничего мистического, — продолжал Смит. — Люди разговаривают, общаются в барах, на официальных обедах. Одна девушка что-то сообщает другой. Париж — маленький город. Где вас высадить?
Барбер посмотрел в окно — где они находятся.