— Вы бывали когда-нибудь в Риме? — спросил restaurateur, прикончив вторую бутылку mousseux и доставая из буфета приличный запас шамбертена.
— Только однажды, monsieur Бон-Бон, только однажды. В то время, — продолжал дьявол, словно читая по книге, — в то время настал период анархии, длившийся пять лет, когда в республике, лишенной всех ее должностных лиц, не осталось иных управителей, кроме народных трибунов[183], да к тому же не облеченных полномочиями исполнительной власти. В то время, monsieur Бон-Бон, только в то время я побывал в Риме, и, как следствие этого, я не имею ни малейшего знакомства с его философией.[184]
— Что вы думаете — и-ик — думаете об — и-ик — Эпикуре?
— Что я думаю о ком, о ком? — переспросил с изумлением дьявол. Ну, уж в Эпикуре вы не найдете ни малейшего изъяна! Что я думаю об Эпикуре! Вы имеете в виду меня, сэр? — Эпикур — это я! Я — тот самый философ, который написал все до единого триста трактатов, упоминаемых Диогеном Лаэрцием.
— Это ложь! — сказал метафизик, которому вино слегка ударило в голову.
— Прекрасно! Прекрасно, сэр! Поистине прекрасно, сэр! — проговорил его величество, по всей видимости весьма польщенный.
— Это ложь! — повторил restaurateur, не допуская возражений. — Это — и-ик — ложь!
— Ну, ну, пусть будет по-вашему! — сказал миролюбиво дьявол, а Бон-Бон, побив его величество в споре, счел своим долгом прикончить вторую бутылку шамбертена.
— Как я уже говорил, — продолжал посетитель, — как я отмечал немного ранее, некоторые понятия в этой вашей книге, monsieur Бон-Бон, весьма outre[185]. Вот, к слову сказать, что за околесицу несете вы там о душе? Скажите на милость, сэр, что такое душа?
— Дуу — и-ик — ша, — ответил метафизик, заглядывая в рукопись, — душа несомненно…
— Нет, сэр!
— Безусловно…
— Нет, сэр!
— Неоспоримо…
— Нет, сэр!..
— Очевидно…
— Нет, сэр!
— Неопровержимо…
— Нет, сэр!
— И-ик!..
— Нет, сэр!
— И вне всякого сомнения, ду…
— Нет, сэр, душа вовсе не это! (Тут философ, бросая по сторонам свирепые взгляды, воспользовался случаем прикончить без промедления третью бутылку шамбертена).
— Тогда — и-и-ик — скажите на милость, сэр, что ж — что ж это такое?
— Это несущественно, monsieur Бон-Бон, — ответил его величество, погружаясь в воспоминания. — Мне доводилось отведывать — я имею в виду знавать — весьма скверные души, а подчас и весьма недурные. — Тут он причмокнул губами и, ухватясь машинально рукой за том, лежащий в кармане, затрясся в неудержимом припадке чиханья. Затем он продолжал:
— У Кратина[186] душа была сносной; у Аристофана — пикантной; у Платона — изысканной — не у вашего Платона, а у того, у комического поэта[187]; от вашего Платона стало бы дурно и Церберу — тьфу! Позвольте, кто ж дальше? Были там еще Невий[188], Андроник[189], Плавт и Теренций. А затем Луцилий[190], Катулл, Назон[191], и Квинт Флакк[192] — миляга Квинта, чтобы потешить меня, распевал seculare[193], пока я подрумянивал его, в благодушнейшем настроении, на вилке. Но все ж им недоставало настоящего вкуса, этим римлянам. Один упитанный грек стоил дюжины, и к тому ж не начинал припахивать, чего не скажешь о квиритах[194]. Отведаем вашего сотерна!
К этому времени Бон-Бон твердо решил nil admirari[195] и сделал попытку подать требуемые бутылки. Он услышал, однако, в комнате странный звук, словно кто-то махал хвостом. На этот, хотя и крайне недостойный со стороны его величества, звук, наш философ не стал обращать внимания, он попросту дал пуделю пинка и велел ему лежать смирно. Меж тем посетитель продолжал свой рассказ:
— Я нашел, что Гораций на вкус очень схож с Аристотелем, — а вы знаете, я люблю разнообразие. Теренция я не мог отличить от Менандра[196]. Назон, к моему удивлению, обманчиво напоминал Никандра[197] под другим соусом. Вергилий[198] сильно отдавал Феокритом. Марциал[199] напомнил мне Архилоха[200], а Тит Ливий[201] определенно был Полибием[202] и не кем другим.
183
184
Ils ecrivaient sur la Philosophic (Cicero, Lucretius, Seneca) mais c'etait la Philosophic Grecque. — Condorcet. Они писали о философии (Цицерон, Лукреций, Сенека), но то была греческая философия. —
Кондорсе, Жан Антуан (1743–1794) — французский просветитель, деятель французской буржуазной революции, автор «Эскиза исторической картины прогресса человеческого разума» (1794), где в главе пятой говорится: «Цицерон, Лукреций и Сенека красноречиво писали на своем языке о философии, но речь шла о греческой философии».
186
187
188
192
196
197
198
199