Мы ведь часто, господа, находимся во власти звуков, во власти исторических дат, которые применяются иногда огульно и неосторожно. Я повторяю, по Положению 1864 г. никаких особых преимуществ против существующего положения крестьянству дано не было, не была даже допущена для них свобода соревнования с классами более интеллигентными. Один раз в истории России был употреблен такой прием, и государственный расчет был построен па широких массах, без учета их культурности — при выборах в первую Государственную думу. Но карта эта, господа, была бита. Слушая красноречивые речи графа С. Ю. Витте и М. М. Ковалевского *, я представлял себе не только всем известный образ развитого, сметливого хохла-малоросса, но я вспоминал хорошо мне ведомого, симпатичного, но темного еще крестьянина-белоруса или полещука, обитателя необозримого Полесья! И мне казались слишком ранними мечты о сопоставлении в будущем земеком собрании добродушного белоруса-могилевца с тонким, политически воспитанным польским магнатом!
Но, переходя от мечтаний к действительности, я возвращаюсь к указанию на то, что и помимо польского элемента для будущего земства существует в крае достаточно дееспособных элементов, но, чтобы еще их оживить, необходимо уничтожить те помехи, те препятствия, которые мешают сплочению низов русского населения. Одной из главных к тому помех является отсутствие в земских собраниях выборного духовенства. Конечно, один формально назначенный депутат от духовного сословия не может заменить выборного священника. Я, господа, не буду вам указывать тут на историческую роль, скажу даже — исторический подвиг русского духовенства на Западе. Я не буду указывать вам на его значение, скажем, в вопросе о народном просвещении в настоящее время. Но обратите внимание на бытовую сторону этого дела. Ведь никто не будет отрицать, что семьи русского духовенства иногда живут в крае на одном месте в продолжение почти сотни лет, что они сроднились, срослись с местным простонародьем. Ведь ясно, что в будущих земских собраниях они явились бы спайкой между русскими полными цензовиками и гласными-крестьянами.
Но оказывается, что такую выгодную для самоуправления обстановку государство должно игнорировать, не смеет на нее обращать внимания и должно с трафаретною мудростью переносить общее Положение, общий земский порядок из центра на окраину. Правительство, или скорее государство, должно забыть также, что существует одно лицо в земстве, национальность которого имеет преобладающее значение. Лицо это — председатель земской управы. Он не только обязан по закону наблюдать за работой земских управ, не только отвечать за коллегиальные ее постановления, но имеет преобладающее влияние на приглашение наемного персонала. Он является представителем земства перед правительством, он участвует в губернском земском собрании и в училищном совете. И, конечно, в губерниях Царства Польского в будущем и в русских губерниях в настоящем лицо польского происхождения с достоинством и честью носило бы это высокое звание. Но в настоящее время, пока, в Западном крае оно стихийно, оно, помимо себя, будет выразителем национальных вожделений. И преграду этому может поставить только государство.
Нельзя вопрос этот ставить как вопрос доверия к той или другой группе лиц, группе гласных, группе избирателей: это вопрос, который находится вне сферы их суждений, к ним нельзя предъявлять таких требований — это вопрос государственного ограждения. Если считать, что всякий акт государственной необходимости есть акт недоверия, то таковым будет каждый фактор государственной жизни, начиная с какого-нибудь шлагбаума на рельсовом пути и кончая ограничениями, поставленными законом для выборов господ членов Государственного совета. Если возможно установить, чтобы половина членов губернской управы были русские, то государство вправе точно так же потребовать, чтобы из этой же половины были бы избираемы и председатели управ. И вот, при наличии таких условий, я полагаю, что вводимое земство будет и культурно, будет и работоспособно, будет государственно. Но еще более культурности, еще более работоспособности получится от введения в земское собрание до 16% польского культурного элемента, тогда как, как вам известно, польское население края не достигает и 4%.
Впрочем, против цифр, кажется, не спорят. Говорят, что обидно и оскорбительно, что выборы гласных — поляков и русских — будут происходить по разным собраниям, в разных куриях. Соглашаясь на установление определенного числа гласных поляков и гласных русских, говорят: пусть русские выбирают и русских, и поляков, а пускай поляки выбирают и поляков, и русских, иначе будут выбраны представители крайнего национализма, а не люди хозяйственные. Выбранные же в одном общем собрании гласные подадут друг другу руку на почве хозяйственной работы. Почему это так, я, сознаюсь, не понимаю. Потому ли, как я только что старался доказать, что в каждом деле в Западном крае привходит политика, потому ли, что необходимо собрание не политическое, чисто подготовительное, чисто техническое, обратить непременно в собрание политическое? Разве, господа, вы верите, что в таком избирательном собрании польские избиратели будут расценивать только хозяйственные качества избирателя русского, а не будут судить о нем по степени симпатии его к польской культуре?
Надо смотреть на вещи прямо. Почему же поляки в каждом собрании, в каждом учреждении группируются по национальностям? Да почему вот здесь, в Государственном совете или в Государственной думе, польские представители не разошлись по партиям, по фракциям, не присоединились к октябристам, к кадетам, к торгово-промышленникам, а образовали из себя сплоченное национальное коло? Да потому, господа, что они принадлежат к нации, скованной народным горем, сплоченной историческим несчастием и давними честолюбивыми мечтами, потому что они принадлежат к нации, у которой одна политика — родина! И вот эти, скажу, высокие побуждения придали польскому населению большой политический закал. И этой закаленной группе вы хотите противопоставить массу, состоящую из недавних в крае землевладельцев и мелких собственников крестьянского облика. Эта масса бесхитростная, политически не воспитанная, и ее, не умеющую еще плавать, вы хотите бросить в море политической борьбы. Я уверен, что русские начала со временем восторжествовали бы, но к чему это новое испытание, не вызванное теперь борьбой народов, а лишь исканием и блужданием политической мысли?
Говорят, что постыдно для Русского государства образование на русской окраине, на русской земле особых национальных инороднических политических групп или курий. Но вы забываете, что эти группы, эти курии не политические, что они подготовительные, что это мера отбора, мера ограничения. В записке своей, отпечатанной и разосланной всем членам Государственного совета, член Государственного совета князь А. Д. Оболенский делает ссылку на то, что образование курий было бы равносильно образованию в нашем войске особого польского полка или батальона. Его же примером я воспользуюсь! Князь, видимо, забыл, что при комплектовании войска для тех лиц, которые способы этого комплектования умеют обратить в свою пользу, существуют особые курии. Для татар, для евреев существует особый способ комплектования войска, особое жребиеметание, особое свидетельствование. Набирают их отдельно, а потом сражайтесь вместе!
Такое обособление никем никогда не признавалось угрожающим, никто не видел еще в нем опасности возрождения израильского царства в Вильне или татарского царства в Казани. Я думаю, что отмена этого ограничения вызвала бы, наоборот, много горьких слов христианских (не только русских, но и польских) матерей. Возвращаясь к общему вопросу, я нахожу, что совершенно недопустимо разногласие с Государственной думой в вопросе, в котором Дума поднялась до высокого понимания русского государственного начала.
Я не хочу верить, чтобы русские и польские избиратели могли быть ввергнуты в совершенно ненужную и бесплодную политическую борьбу. Но пусть, господа, не будет другого, пусть из боязни идти своим русским твердым путем не остановится развитие прекрасного и богатого края, пусть не будет отложено и затем надолго забыто введение в крае земского самоуправления. Этого достичь легче, к этому идут, и если это будет достигнуто, то в многострадальную историю русского запада будет вписана еще одна страница — страница русского поражения. Придавлено, побеждено будет возрождающееся русское самосознание — и не на поле брани, не силою меча, а на ристалище мысли, гипнозом теории и силою... красивой фразы!