Выбрать главу

Перейдем к благословению. Оно имеет две степени, причина чему впрочем не объяснена: «да распространите Бог Иафета, и да вселится в селениях Симовых, и да будете Ханаан раб ему» — это для Иафета. Симу же дается благословение в кратких словах, но более возвышенное и более выразительное: «благословен Господь Бог Симов, и будете Ханаан отрок раб ему». *) Ничто в действиях двух братьев не объясняет этой разницы; внешние отношения те же самые для обоих: они остаются вкупе (чем, скажу мимоходом, доказывается, что Моисей очень мало обращал внимания на языки и местности); над Ханааном оба они господа, что, по-видимому, не имеет ни географического, ни исторического смысла (разве бы предположить пророчества о владычествах Персидском, Греческом, Римском, Турецком

*) Бытия гл. IX, 26 и 27.

293

и Английском над Палестиной); Но Симу дается благословение высокое, хотя в нем и не говорится о расширении владений. «Благословен буди Иегова, Бог Сима». Вот его наследие: сам Бог.

Кажется, очевидно, что в глазах Моисея, или, лучше сказать, в глазах древнего предания (ибо, по моему мнению, оно бесконечно древнее Еврейского пророка) познание истинного Бога — вот что составляет Семитизм. На основании этнологических, а равно филологических данных, можно приписывать ему как иранское, так и Семитическое происхождение. Имя Сима, быть может, ничто иное как иранская противоположность к имени Хама (Хем: на языке Египтян — земля, как Зем на языках индоевропейских: Семеле и Семела в разных миологиях). Все это дело весьма второстепенное; но важно то, что предание имело смысл исключительно религиозный. Хамиды, которых Ханаан есть только ближайший представитель, суть не язык, не племя, а религиозное начало, преданное проклятию священным преданием. Это начало есть Фаллизм, присущий религиям, которые вы позволите мне назвать Кушитскими. Ни в одном месте Библия не характеризует их прямым названием фаллических; она накидывает на их колыбель покров патриархальной и аллегорической легенды, но она гнушается их. Знаю хорошо, что воздействие или, что может быть точнее, давление Африки (ибо оттуда началось движете), задолго еще до Моисея и даже до Авраама, охватило Сирию, Аравию и всю страну даже до Тигра, и извратило их религиозные верования; но первоначальное предание древнее всех этих захватов Африканской религиозной стихии. Знаю также, что бесстыдство символов Кушитства происходит отнюдь не от затаенного бесстыдства в самом основании этой религии, но символы, им избранные и созданные, приспособлялись как нельзя лучше к внутреннему его содержанию, или к основанию его. Это основание есть признание и обоготворение необходимости, органической и полярной, как в мире физическом, так и в мире духовном. В предании Кушит-

294

ство отпечаталось своею внешнею стороною — бесстыдством символов (что и придало преданию форму легенды); но не символами, а внутренним своим характером было оно омерзительно для поклонников Иеговы. Вот истинное потомство Хамово, и вот его проклятие; оно не делает его рабом, в строгом смысле слова, но, так сказать, упраздняет, уничтожает его перед братьями.

Таков, м. г., смысл древнего сказания, до сих пор далеко не вполне постигнутого; в нем содержится факт самый важный, какой только есть во всех рассказах книги Бытия, от Ноя до Авраама.

И другой факт, почти равный этому по важности, едва удостоился от вас малой доли внимания; я разумею Вавилонское столпотворение. С одной стороны, вы связываете это событие с Нимродом, с которым оно не имеет ничего общего по крайней мере в Писании; с другой, вы отделяете его от события, с которым однако Писание связывает его, относя его к определенной эпохе: «родились у Евера два сына», говорит книга Бытия, «имя одному Фалек, во дни бо его разделися земля». *) Вы думаете, кажется, что смысл этих слов относится к отделению Иоктанидов; **); но это мнение несостоятельно. Во-первых, самый образ библейского выражения указывает на широкую мысль, которой далеко не исчерпывает тесный смысл, вами придаваемый этому месту; потом, предположение ваше находится в прямом противоречии с постоянным обычаем рода Еврейского. Я сказал выше, что этот род называет себя Израилем потому, что не считает себя ни Исааком, ни Авраамом, так как он не заключает в себе всего потомства этих двух патриархов. Отделение Иоктанидов должно бы было повести за собою, как неизбежное последствие, перемену имени, и род назывался-бы Фалеком, а не Евером. Вот что непременно бы произошло, если бы событие, о котором говорит Писание, произошло в недрах од-

*) Бытия X, 25.

**) Иоктан, брат Фалека, там же.

295

ного племени. Совсем не то представляется в истории Евреев. Евер — современник такого события, которое касается всего человечества; имя его есть как бы памятник переживающий века и сохраняющийся как само предание, не смотря на все перемены в названиях, обусловленные последующими отделениями различных отраслей от племени родоначального. Израиль, и после того как он принял это новое имя, а потом имя Иуды, все-таки не перестает быть Евером, и это единственно потому, что хранит предание о великой катастрофе, которой Евер был свидетелем. Моисей говорить это ясно: «имя единому Фалек» т. е. он дал имя Фалек (разделения) своему сыну — потому что земля была разделена в его время. А этого он не говорит о других патриархах (наприм. об Арфаксаде), хотя отделение побочных ветвей происходило постоянно. Предание было живо и, может быть, обстоятельно; пророк только намекает на него, свидетельствуя этим о его существовании.

Вот для всеобщей истории хронологическая данная весьма определительная; к сожалению, вы ею пренебрегли.

Я сказал, что народное предание было, может быть, обстоятельно. Кроме довольно общего характера, свойственного легендарному преданию вообще, меня в особенности убеждает в этом то отношение, в которое Арабские легенды ставят между собою Авраама и Нимрода. Это последнее имя указывает лишь на место легендарного происшествия, не давая точного и прямого указания на самую личность: в первоначальном рассказе Авраам, или точнее Ибрагим, легко мог быть поставлен на место Евера или Ивера, уже забытого ветвями Иоктанидскою, Измаилитскою или Эдомскою. Думаю впрочем, что Арабский рассказ (если, как я полагаю, он основан на искаженных преданиях) идете скорее от исмаилитской ветви, чем от всякой другой. Как бы ни судили о моем предположении, несомненный факт, во-первых, тот, что Писание не поставляет никакого отношения между Вавилонскою башнею и Нимродом, и во-вторых, что

296

оно из Вавилона выводит первые воинственные предприятия, которые опять-таки, по своему происхождению, относятся к стране Куша. Таким образом предание представляется в новом виде.

Вся земля имела один язык и единообразное слово — говорит Библия; *) и дальше: построим же город и башню, которой вершина возвышалась бы до небес; так чтобы она служила нам знаком (имя), дабы мы не рассеялись по земле. **) Здесь нет и следа какого-либо принуждения, или предприятия, вышедшего из одного племени и навязанного другим. В чем же состоит смысл предания? Совершенно противно рассудку предполагать, как делают это некоторые ученые нашего времени, и как говорите вы мимоходом (очевидно не веря этому серьезно), что башня нужна была обитателям степей для опознания дорог к их жилищам (как вешка или как маяк). Подобная мысль может, пожалуй, прийти в голову кому-нибудь из кабинетных ученых, но она вызвала бы насмешливую улыбку в каждом первобытном народе, привыкшем видеть природу лицом к лицу. Никто бы не подумал заикнуться об этом ни Сиваксу, или Калмыку, или Бедуину. Люди чувствовали, что они готовы разбрестись и утратить свое единство; наречия только что зарождались, но еще не отделялись резкими отличиями, а социальное чувство требовало единства, которому видимо угрожало разложение. Единство условное представилось единственною возможностью спасения. Нужен город, нужна столица, нужно обширное и величественное средоточие, куда все люди могли бы, даже издалека, обращать свои взоры. Пусть воздвигнется такой город, и пусть он восходить до неба (мимоходом сказать: точно Рим). Единство языка было еще почти цело, желание единства было во всех; чего же не доставало для успеха? Одного: единства внутреннего (простите невольную оглядку на сторону Протестантов). Потомство Хама успело