XXX
Но к делу. Он, как я вам доложил,
В отставке был. Пока он был на службе,
Он выезжал, гулял, плясал, шалил,
Приятелей обыгрывал — по дружбе —
И был, как говорится, очень мил.
Он был любезен, влюбчив, но спокоен
И горделив… а потому любим;
И многих женщин был он недостоин,
Обманутых и позабытых им.
Он весел был, но весел безотрадно;
Над чудаком смеялся беспощадно,
Но в обществе не славился умом
И не был «замечательным лицом».
XXXI
А между тем его любили… Он
Пленял людей беспечностью свободной
И был хорош собой — и одарен
Душой самолюбивой и холодной.
Он, я сказал, не очень был умен,
Но всем ему дарованным от бога
Владел вполне… и презирал людей…
А потому имел довольно много
«Испытанных и преданных» друзей.
Он с ними вместе над толпой смеялся
(И от толпы с презреньем отчуждался).
И думали все эти господа,
Что, кроме их, всё вздор и суета.
XXXII
Он всё бранил от скуки — так!..
Не предаваясь злобе слишком детской.
Скажу вам, в бесы метил мой остряк;
Но русский бес не то, что чёрт немецкой.
Немецкой чёрт, задумчивый чудак,
Смешон и страшен; наш же бес, природный,
Российский бес — и толст и простоват,
Наружности отменно благородной
И уж куда какой аристократ!
Не удивляйтесь: мой приятель тоже
Был очень дружен не с одним вельможей
И падал в прах с смеющимся лицом
Пред золотым тельцом — или быком.
XXXIII
Вам гадко… но, читатель добрый мой,—
Увы! и я люблю большого света
Спокойный блеск и с радостью смешной
Любуюсь гордым холодом привета —
Всей этой жизнью звонкой и пустой.
На этот мир гляжу я без желанья,
Но первый сам я хохотать готов
Над жаром ложного негодованья
Непризнанных, бесхвостых «львиц и львов»!
Да сверх того вся пишущая братья
На «свет и роскошь» сыпала проклятья…
А потому см<отри> творенья их;
А я сегодня — что-то очень тих.
XXXIV
Люблю я пышных комнат стройный ряд,
И блеск и прихоть роскоши старинной…
А женщины… люблю я этот взгляд
Рассеянный, насмешливый и длинный;
Люблю простой, обдуманный наряд…
Я этих губ люблю надменный очерк,
Задумчиво приподнятую бровь;
Душистые записки, быстрый почерк,
Душистую и быструю любовь.
Люблю я эту поступь, эти плечи,
Небрежные, заманчивые речи…
Узнали ль вы, друзья, скажите мне,
С кого портрет писал я в тишине?
XXXV
«Но, — скажут мне, — вне света никогда
Вы не встречали женщины прекрасной?»
Таких особ встречал я иногда —
И даже в двух влюбился очень страстно;
Как полевой цветок, они всегда
Так милы, но, как он, свой легкий запах
Они теряют вдруг… и, боже мой,
Как не завянуть им в неловких лапах
Чиновника, довольного собой?
Но сознаюсь, и сознаюсь с смущеньем,
Я заболтался вновь и с наслажденьем
К моей Параше я спешу — спешу
И вот ее в гостиной нахожу.
XXXVI
Она сидит близ матери… на ней
Простое платье; но мы замечаем
За поясом цветок. Она бледней
Вчерашнего, взволнована. За чаем
Хлопочет няня; батюшка моей
Параши новый фрак надел; к окошку
Подходит часто: нет, не едет гость!
А обещал… И что же? понемножку
Ее берет девическая злость…
Ее прическа так мила, перчатки
Так свежи — видно, все мои догадки
Не ложны… «Что́, мой друг, ты так грустна?» —
Спросила мать — и вздрогнула она
XXXVII
И слабо улыбнулась… и идет
К окну; садится медленно за пяльцы;
И, головы не подымая, шьет,
Но что́-то часто колет себе пальцы.
И думает: «Ну что ж? он не придет…»
От тонкой шеи, слабо наклоненной,
Так гордо отделялася коса…
Ее глаза — читатель мой почтенный,
Я не могу вам описать глаза
Моей слегка взволнованной девицы —
Их закрывали длинные ресницы…
Я на нее глядел бы целый век;
А он не едет — глупый человек!
XXXVIII
Но вдруг раздался топот у крыльца —
И всходит «он». «Насилу! как мы ради!»
Он трижды щеки пухлые отца
Облобызал… потом приличья ради
К хозяйке к ручке подошел… с чепца
До башмаков ее окинул взглядом
И быстро усмехнулся, а потом
Параше низко поклонился — рядом
С ней сел — и начал речь о том о сем…
Внимательно старинные рассказы
Хозяев слушал… три, четыре фразы
С приветливой улыбкой отпустил —
И стариков «пленил и восхитил».
XXXIX
С Парашей он ни слова… на нее
Не смотрит он, но все его движенья,
Звук голоса, улыбка — дышит всё
Сознанием внезапного сближенья…
Как нежен он! Как он щадит ее!
Как он томится тайным ожиданьем!..
Ей стало легче — молча на него
Она глядит с задумчивым вниманьем,
Не понимая сердца своего…
И этот взгляд, и женский и ребячий,
Почувствовал он на щеке горячей —
И, предаваясь дивной тишине,
Он наслаждался страстно и вполне.