В один из таких вечеров мы с коллегой, доцентом Черняком, отдыхая после знойного дня, стояли у барьера лоджии нашего корпуса с видом на море. Закат был великолепен. Заходящее солнце живописно разукрасило морской горизонт крупными золотисто-оранжевыми мазками и медленно погрузилось в море, которое напоминало зыбкую поверхность расплавленного золота.
С моря повеял легкий бриз, почти не приносящий прохлады, и мы даже не заметили, как начало темнеть. Море стало темно-лиловым. Только самый край горизонта да участок неба над ним оставались еще относительно светлыми. А их разделяла узкая полоса темно-синей облачности. И вся эта картина гасла, тускнела прямо на глазах.
Из-за соседнего корпуса доносились звуки дискотеки. Слева, метрах в пятидесяти от нас, сидела на лавочке группка студентов, одни из которых, посмыкивая струны видавшей виды гитары, стенал, подражая Высоцкому:
«Едешь ли в поезде,
В автомобиле
Или гуляешь,
Хлебнувши винца,
При современном
Машинном обилии
Трудно по жизни
Пройтись до конца».
Где-то в зарослях постанывали ночные птицы. В траве стрекотали еще не уснувшие насекомые. Стены нашего корпуса, перила и ступеньки лестницы, асфальт и камни еще не успели остыть от палящего солнца и вобрать в себя вечернюю прохладу. Живописная морская даль угасала последней.
— Какая красота, Артем Михайлович, — сказал Черняк, не в силах оторвать взгляда от завораживающего необъятного морского простора.
— Красиво, но восторгаться особо нечем. Закат как закат на Черноморском побережье Кавказа.
— Ну, что Вы, Артем Михайлович! Если бы я был художником, то непременно запечатлел бы эти три контрастные полосы: две светлые — морской горизонт и нижний край неба, а между ними — черно-синюю полосу облаков. Такое редко можно увидеть, согласитесь.
Я пробурчал в ответ что-то невнятное, и несколько минут мы стояли, думая каждый о своем. Вдруг я вновь обратил взгляд к горизонту и чуть не вскрикнул от удивления. Не веря своим глазам, я помотал головой, а потом вновь посмотрел на темную полосу облачности. Нет, это не галлюцинация!
Над горизонтом, на уровне самой середины темной полосы облачности плыл объект в форме сигары или же диска, спроецированного в сигару. Причем вдоль его борта ярко светились золотистые огни, аккуратно выстроившиеся в два ряда. А над вершиной объекта горело несколько красных огней… Объект шел по прямолинейной траектории, под небольшим, но хорошо различимым углом к линии горизонта, курсом примерно с северо-запада на юго-восток. А под ним поблескивала относительно светлая полоса морской поверхности с четко очерченным краем.
Я робко тронул Черняка за локоть:
— Андрей Фомич!
— А? Что? — растерянно спросил Черняк, внезапно выведенный из своих глубоких раздумий.
— Посмотрите вон туда… Вы ничего не видите?
— Что именно Вы имеете в виду?
— Над горизонтом, на фоне темной полосы облаков. Что это за предмет?
Черняк словно окаменел от удивления. А потом возбужденно затараторил:
— Глазам своим не верю, Артем Михайлович!.. Это же корабль, летающий корабль! И два ряда иллюминаторов!
— И движется по прямолинейной траектории. Курсом на Сочи. Или на Адлер. Позвонить бы туда в воинскую часть какую-нибудь!
— Нет смысла. Во-первых, отсюда мы вряд ли дозвонимся. Качество здешней связи Вам известно. А во-вторых, они и сами, наверное, не дремлют.
Полминуты мы стояли молча.
— Впрочем, как знать, может и дремлют! — Черняк явно волновался, что проявлялось в какой-то нервозности и суетливости движений.
— Сфотографировать бы. Какая пленка в Вашем фотоаппарате?
— У меня пленка кончилась. А у Вас? У Вас есть пленка, хотя бы какая-нибудь?
— Да я и фотоаппарата не взял сюда. Вот жаль! Нас ведь либо лжецами, либо сумасшедшими объявят, если мы завтра расскажем об этом.
— Давайте позовем кого-нибудь в свидетели. В корпусе еще никто не спит. Да и там, на скамейке, — тоже.
А голос все того же студента продолжал изощряться:
«Бабы по найму
Рыдали сквозь зубы.
Диакон — и тот
Верхней ноты не брал.