Юлия. Каким языком вы говорите! И какие мысли приходят вам в голову!
Жан. Так меня учили, и таков я есть! Не нервничайте, пожалуйста, и не разыгрывайте из себя знатную даму; мы с вами — одного поля ягода! Ну, поди-ка сюда, моя милая, я угощу тебя стаканчиком винца! Он открывает ящик стола, вынимает бутылку с вином и наполняет два уже бывшие в употреблении стакана.
Юлия. Откуда у вас это вино?
Жан. Из погреба!
Юлия. Бургундское моего отца!
Жан. Вы находите, что оно слишком хорошо для его зятя?
Юлия. А я-то всегда пью пиво!
Жан. Это доказывает только, что вкус у вас хуже моего.
Юлия. Вор!
Жан. Вы хотите опорочить меня?
Юлия. О! о! Сообщница домашнего вора! Уж не была ли я пьяна и не сделала ли я всё это во сне? Иванова ночь! Праздник невинных игр…
Жан. Невинных — гм!..
Юлия ходит взад и вперед. Существует ли в эту минуту на земле человек несчастнее меня?
Жан. Почему же вы несчастны? После такой-то победы? Подумайте только о Кристине! Вы не думаете, что у неё тоже есть чувства?
Юлия. Да, раньте я думала, а теперь я больше не думаю! Нет, холоп всегда останется холопом.
Жан. А девка — девкой!
Юлия падает на колени со сложенными руками. О, милосердый Боже, возьми мою жалкую жизнь! Возьми меня из этой грязи, в которую я погружаюсь! Спаси меня! Спаси меня!
Жан. Сказать по правде, мне вас жаль! В то время, когда я лежал на гряде лука и смотрел, как вы гуляли в саду из роз, тогда… признаюсь вам… у меня были такие же грязные мысли, как у всех молодых людей.
Юлия. И все-таки вы хотели умереть из-за меня.
Жан. В ящике с овсом? То была пустая болтовня.
Юлия. Стало быть, ложь!
Жан вяло. Пожалуй! Я прочитал в газете подобную же историю про одного трубочиста, который лег в ящик с сиренью, потому что его приговорили к уплате денег на содержание ребенка.
Юлия. Так вот вы каковы!
Жан. Что ж мне было еще придумывать; женщин всегда нужно ловить лестью.
Юлия. Негодяй!
Жан. Потаскушка!
Юлия. И вы теперь видели спину ястреба…
Жан. Не совсем спину…
Юлия. И я должна быть первой веткою!..
Жан. Но ветка оказалась гнилой…
Юлия. Я должна быть отельной вывеской…
Жан. А я отелем…
Юлия. Сидеть за вашим прилавком, прельщать ваших посетителей, писать фальшивые счета.
Жан. Это мое дело…
Юлия. Может же человеческая душа быть так насквозь пропитана грязью!
Жан. Постарайтесь отмыть ее!
Юлия. Лакей, слуга, встать, когда я с тобой разговариваю!
Жан. Лакейская любовница, потаскуха, заткни глотку и убирайся вон! Недостает еще, чтобы ты стала упрекать меня в грубости! Вести себя так низко, как ты сегодня вечером, не решился бы никто из нас. Ты думаешь, что какая-нибудь простая девушка станет приставать к мужчинам, как ты? Видала ли ты когда-нибудь, чтобы девушка моего круга навязывалась так, как ты? Подобное я наблюдал у одних животных, да падших женщин!
Юлия уничтоженная. Это правда; бей меня, топчи в грязь; я не заслужила ничего лучшего. Я несчастна, помоги мне! Помоги мне, если есть еще хоть какая-нибудь возможность помочь!
Жан мягче. Я не хочу отказываться от честь быть вашим соблазнителем; но допускаете ли вы, что человек в моем положении дерзнул поднять на вас глаза, если бы вы сами не вызвали его на это. Я до сих пор еще совершенно смущен…
Юлия. И горды…
Жан. А почему бы и нет? Хотя я должен признаться, что победа была слишком легка, чтобы в достаточной мере опьянить.
Юлия. Добивайте меня до конца!
Жан встает. Нет! Прошу простить всё, что я уже сказал! Я никогда не бью безоружного, а тем менее женщину. Признаться, с одной стороны мне даже приятно убедиться, что то, что ослепляло нас, стоящих внизу, оказалось поддельным золотом; что спина ястреба оказалась обыкновенного серого цвета, что на нежной щечке была пудра, а под полированными ногтями черная кайма, платок же был грязен, хотя и пахло духами!.. С другой же стороны меня огорчает, что то, к чему я стремился, было не выше и не прочнее; меня огорчает, что вы пали так низко, что стали гораздо хуже вашей кухарки; меня огорчает, что осенние цветы измяты дождем и превратились в грязь!
Юлия. Вы говорите так, точно вы стояли выше меня?
Жан. Оно так и есть: я мог бы превратить вас в графиню; вы же никогда не могли бы сделать меня графом.
Юлия. Но я рождена графом, а этого вам никогда не достигнуть!
Жан. Правда, но от меня могли бы родиться графы — если бы…
Юлия. Но вы вор, а я никогда не была воровкой.
Жан. Быть вором еще не самое худшее! Бывают вещи похуже! Да и вообще, когда я служу в каком-нибудь доме, то считаю себя в некотором роде членом семьи, одним из детей её; и разве можно считать воровством, если ребенок сорвет одну ягодку с целого куста. Страсть его вновь пробуждается. Фрёкен Юлия, вы — роскошная женщина, слишком хорошая для такого человека, как я! Вы сделались жертвой опьянения и хотите скрыть вашу ошибку, воображая, что любите меня! Но вы меня не любите, хотя вас, может быть, привлекла моя наружность — и стало быть ваша любовь ничем не лучше моей, но я никогда не примирюсь с мыслью быть для вас только животным, а вашей любви я не могу достигнуть.