Политическая мысль Лавкрафта претерпела на протяжении его жизни столь же глубокие изменения, сколь и его взгляды на расовую проблему. Начав как нарочито стойкий англофил со строго консервативным мировоззрением, «всего лишь за пятнадцать лет он превратился в убежденного либерала, предвидевшего появление в мире той или иной формы фашиствующего социализма с государственной собственностью на промышленность, искусственно-планомерным распределением рабочих мест, регулируемым жалованьем, пенсиями по старости и тому подобными мерами». Это является лишь еще одним свидетельством гибкости Лавкрафта — неутомимого искателя истины, способного отбрасывать или круто менять свои укоренившиеся представления перед лицом новых фактов и нового опыта. Заявление о том, что Лавкрафт был «эксцентричным затворником», отпадет как совершенно ложное, если принять во внимание те многочисленные и продолжительные поездки, которые он совершал в последние пятнадцать или двадцать лет своей жизни. Тот факт, что Лавкрафт отличался замкнутостью и склонностью к уединению, вероятно, невозможно отрицать — особенно это проявилось в период с 1908 по 1915 годы. И хотя он так никогда и не повстречался с большинством своих коллег по перу (Кларк Эштон Смит, Август Дерлет, Роберт Э. Говард, Роберт Блох и др.), немало было и таких, с коими он виделся лично. Дом писателя всегда был открыт для гостей, хотя его предпочтение спать днем, а работать ночью и создавало определенные трудности для визитеров. Абсолютно неверно утверждать, что Лавкрафт был снобом: в круг его знакомств входили люди самых разнообразных профессий и рангов (учителя, профессора, рабочие, печатники и т. д.), и каждый из них может и сейчас поклясться, что Лавкрафт был бесконечно далек от снобизма. До некоторой степени справедливо было бы сказать, что писатель предпочитал косвенные контакты с людьми, например, посредством переписки — но случаи разрыва Лавкрафтом дружеских отношений крайне редки.
Была ли привязанность Лавкрафта к восемнадцатому веку, его обычаям и литературе, его философским течениям и искусству, всего лишь позой, с которой он накрепко сжился, особого рода притворством, как полагают некоторые? Подобного рода утверждения представляются абсолютно несостоятельными. Лавкрафт вырос в атмосфере восемнадцатого века, а непрерывное, в огромных объемах, чтение литературы того периода совершенно естественно привело к тому, что он чувствовал себя в том времени, как дома. В одном из писем он выражался следующим образом: «Восемнадцатый век — моя страсть… По сути, он был той финальной фазой, что завершила эпоху, совершенно свободную от духа механизации, эру, что в общем и целом была наиболее удовлетворительной для жизни человека. Эстетически эта эпоха напрочь лишена величия елизаветинского века и никоим образом не сравнима с перикловой Грецией или Римом времен Августа. Ее притягательность для меня — лишь следствие ее близости…» Лавкрафт не переносил девятнадцатого века, полагая, что большая часть тогдашней литературы, особенно викторианской, пуста и мелка (при этом он всегда находил массу добрых слов для По, Бодлера и декадентов), а искусство и архитектура — гротескны и являются не более, чем «пустыней иллюзий, помпезности и лицемерия». (Следует заметить, что многие историки и философы — в том числе Льюис Мамфорд, Арнольд Тойнби и лорд Кларк — разделяли это мнение.) С другой стороны, двадцатый век отталкивал его своими авангардистскими тенденциями в литературе и искусстве, а также попранием традиций ради самого попрания. Лавкрафт считал, что Англия восемнадцатого века является более приятной, рациональной и лишенной претенциозности страной, и в таковом качестве больше подходит для жизни в ней. Что же до архаизмов, которыми изобилуют его ранние произведения (например «traffick»), то это было всего лишь естественным результатом чтения старинных текстов; позже он отказался от большинства архаизмов, однако некоторые сохранил из личного предпочтения. Его письма опровергают легенду, согласно которой Лавкрафт из-за своей очарованности прошлым не отдавал себе отчета в том, что происходит в окружающем его мире: своим корреспондентам он часто и с большим пониманием и чуткостью писал о современной политической ситуации в мире, современной литературе и философской мысли, а также о последних достижениях науки.