Если настаивать на том, что лавкрафтова манера представлять себя старцем (зачастую он подписывал свои письма как «дедушка Теобальд») указывала на его стремление к приобретению классического имиджа пожилого джентльмена-философа и наставника, то следует признаться и в том, что она в не меньшей мере отражала его многогранное остроумие. Он мог быть едко сатиричным, как Бирс («Ad Criticos» — ответы под псевдонимами астрологу Гартману), безудержно веселым, как Вудхаус (Ibid., «Дражайший Эрменгард», «Госпоже Софии Симпл, королеве кино») и занятно легкомысленным, как Остин («К Чарли из Комикса», «К Филлис» и т. д.). В иных вещах встречается откровенная развеселая самопародия, в других же, таких как «Альфредо» и «Воспоминания доктора Сэмюэля Джонсона», Лавкрафт предстает как автор прекрасных произведений в ключе пародии и сарказма.
Наибольшее восхищение даже у самых заядлых критиков Лавкрафта вызывала такая черта его характера, как эрудиция. Лавкрафт не только читал необъятно много, но и запоминал все, что прочитывал: его память часто изумляла друзей. Только в самые ранние годы его знания можно было назвать «книжными»: стоило ему выйти из-под опеки матери и уравновесить ученость опытом, как интеллект его стал приобретать исключительность и блеск, что отчетливо видно в его поздних письмах. Нам остается лишь привести список тех областей знания, в которых Лавкрафт чувствовал себя более чем в своей тарелке: астрономия, литература, эстетика, философия, химия, психология, история (особенно древней Греции и Рима, Англии и английских колоний в Америке), архитектура, политика, искусство, лингвистика и другие.
В прошлом достаточно часто затрагивался вопрос о здоровье Лавкрафта и о его сравнительной бедности. Была ли его неспособность переносить холод врожденной или явилась результатом сочетания каких-то более поздних факторов — добровольной изоляции от мира, неправильного питания и т. д. — сейчас вряд ли возможно установить. Наиболее спорным представляется распространенное мнение о том, что Лавкрафт подвергал себя изнурительным голодовкам. Август Дерлет пытался рассеять этот миф и был, вероятно, прав, утверждая, что сформировавшиеся у Лавкрафта привычки в еде были зачастую продиктованы необходимостью, но едва ли не в той же мере и его собственным вкусом. Сколь бы скудной ни казалась нам диета Лавкрафта, она, должно быть, вполне удовлетворяла его. Безусловно, ее нельзя назвать идеальной: сахар, шоколад, кофе и тому подобные рискованные продукты составляли в ней непропорционально большую долю. Поэтому нельзя сказать, что Лавкрафт голодал — скорее всего, его обычным состоянием было состояние хронического недоедания; а упорное нежелание ходить к врачам, происходившее в равной мере от отсутствия расположения и денег, косвенным образом приблизило его преждевременную смерть.
Данная статья не является попыткой прояснить до конца все множестве особенностей и парадоксов, из которых складывались жизнь и характер Лавкрафта. Мы можем спрашивать себя, почему при всем своем рационализме он продолжал придерживаться расистских взглядов, кажущихся нам сегодня столь противоречащими логике; мы можем вопрошать, почему он приложил так мало усилий для достижения материального успеха при том, что без особых стараний и компромиссов мог иметь его в полной мере; почему порою он мог быть потрясающе легкомысленным (его поразительная необязательность в деле выполнения договоренностей известна всем), а порою проявлять огромное великодушие и участие в других; почему до тех пор, пока он не разменял четвертый десяток, он был так по-мальчишески догматичным; почему он более чем сдержанно относился к вопросам секса — эти и многие другие вопросы до сих пор не находят должного объяснения. Нашей целые было обозначить в общем плане жизнь, творчество, характер и мировоззрение одного из наиболее интересных людей своего поколения, выправить те искажения, что укоренились в представлениях о нем за последние десятилетия и, таким образом, облегчить задачу интерпретации его творчества. Лавкрафт остается одним из наиболее противоречивых писателей нашего столетия, и его труды постоянно становятся предметом удивительно многообразных толкований. Лавкрафта-человека представляли то как святого, то как исчадие ада — разве не ясно хотя бы из этого, что истинная суть его личности лежит где-то меж двух этих крайностей? Парадоксы жизненного пути Лавкрафта представляют собой вариации основного парадокса человеческого существования вообще. То, что он не поддается систематизации и простым обобщениям, в полной мере свидетельствует о богатстве и сложности этой выдающейся натуры.