По возвращении в Стокгольм он первое время чувствовал себя как-то неловко. Многие его сверстники и товарищи, благодаря трудолюбию и честности, добились прочного положения, некоторые из них даже сделались известными государственными людьми. Это вызывало в нём чувство глубокого озлобления. Правда, он не питал никакой злобы против тех лиц, которые пользовались влиянием и занимали видные служебные должности, потому что этот сорт людей всегда может оказаться полезным. Но зато он ненавидел всех тех, кто сумел устроиться лучше его самого. Одновременно с этой ненавистью в нём неожиданно проявились литературные наклонности. Его произведения относились к тому сорту литературы, которая не занимает много места в газете и оплачивается построчно. В скором времени наш друг ушел совсем с головой в газетную литературу которая так процветала при Карле XI.
Вскоре, однако, все его темы, или, проще говоря, все его друзья были использованы. Тогда статьи его стали появляться реже, а обеды его перестали быть ежедневными. Мрачная бедность держала его в своих объятиях, и скоро он очутился под замком в долговой башне. Голь, как говорят, хитра на выдумки, а потому этот господин (мы уже не можем, как прежде, называть его — «наш друг», после того, как он так низко пал) сделал величайшее изобретение своего века. Он стал писать в газеты письма из путешествий. Таким образом, в печати появлялись сочиненные в тюрьме великолепные описания Туниса и Константинополя. Читатели зачитывались увлекательными сообщениями «шведского дворянина» с театра военных действий. В каждой строчке этих произведений сквозила личная храбрость и неустрашимость автора, подвергавшего беспощадной критике действия и распоряжения генералов (не всех, впрочем, а только некоторых). Особенно ярко выступала в этих статьях любовь «шведского дворянина» к морскому делу. Так, в своем критическом разборе предложенных проектов обновления флота он поразил своих читателей редким знанием вопроса. Он писал об якорях, реях, вантах и мог назвать по имени каждый канат на мачте. Ему было доподлинно известно, сколько надо взять жбанов дегтю, чтобы просмолить гросстенгпардун. Разумеется, такие специальные технические указания были очень ценны и имели огромное значение в деле морской обороны государства. Благодаря своей изобретательности, наш герой скоро оказался на свободе. С свободой к нему вернулась его прежняя смелость, а за ней появилась и заносчивость.
Между тем, в жизни столицы произошли крупные перемены. Появилась новая крупная фабрика и при ней образовалось новое крупное акционерное общество, одним из пайщиков которого был сам король. Понятно, что оба эти патриотические предприятия могли процветать только при условии полной и надлежащей осведомленности публики, жертвовавшей на них свои капиталы. Публика должна была своевременно узнавать о действительном положении дела, о планах и намерениях его директоров и о блестящих видах на будущие барыши. Для этой благой цели специальная газета была самым подходящим средством.
Редактором этой газеты мог быть только человек совершенно беспартийный в коммерческом деле и твердо убежденный в том, что только французская кардуанская фабрика должна пользоваться привилегиями в Швеции и что итальянское общество стеклянных заводов имеет огромное значение для шведской промышленности. Кроме того, человек, поставленный во главе газеты, должен был обладать крепким лбом, с помощью которого он мог бы отбивать все нападения завистников, иначе говоря, конкурентов. Вместе с тем, редактор должен был быть человеком разносторонним и уметь справляться со всеми темами, интересующими читателей, как-то: поэзия, литература, театр, искусство, — для того чтобы газета не имела вида делового издания с циркулярами акционерного общества.
Трудно было найти более подходящего человека, чем наш друг. Теперь мы опять можем его так называть, раз он вышел из затруднительного положения и готов вступить на новый путь, который, несомненно, должен привести его к славе и почету.