Священный бык, или торжество лжи
В стране фараонов, где хлеб был так дорог, но зато было так много религий, что всё, кроме плательщиков налогов, считалось священным, и где священный навозный жук скатывал шарики из навоза под священным покровительством священной религии, в то время как священный Нил откладывал свой священный ил у подножие колышущихся пальм, стоял молодой феллах и радовался, глядя на те приемы, с помощью которых бык Александр намеревался позаботиться о продолжении своего рода, нисколько не интересуясь теми тридцатью столетиями, которые с высоты пирамид наблюдали за его весенней работой.
Но вот, на северном краю горизонта поднимается желтоватое песчаное облачко, вереница верблюжьих голов поднимается над мерцающей гладью пустыни, верблюды становятся всё больше и больше, приближаются, и, наконец, феллах в страхе падает ниц перед тремя жрецами Озириса и их духовной свитой.
Жрецы слезают с верблюдов, не удостаивая своим вниманием феллаха, который в почтительной позе неподвижно лежит на брюхе, и подходят к быку. Духовные особы с любопытством следят за ходом его работы, рассматривают разгоряченное животное с головы до ног, тычут ему пальцами в бока и заглядывают ему в рот. После такого тщательного осмотра жрецов вдруг охватывает какой-то трепет, они падают ниц и затягивают псалом.
Исполнив свой долг перед грядущими поколениями, бык начинает обнюхивать своих неожиданных поклонников. Потом, он поворачивается к ним задом и медленно проводит хвостом по их лицам.
Наконец, поднявшись на ноги, жрецы обратились к феллаху:
— Счастливейший из смертных! — сказали они, — в твоих нечистых руках солнце родило и возрастило быка Аписа, тысяча шестнадцатое воплощение Озириса.
— Его зовут Александром, — возразил изумленный феллах.
— Молчи, глупец! На лбу у твоего быка отпечаток месяца, у него священные знаки на боках и навозный жук под языком. Он — сын солнца!
— Вот уж неправда! Он сын быка из нашего общественного стада.
— Прочь, жаба! — закричали жрецы. С этой минуты, в силу священного закона Мемфиса, этот бык уже не принадлежит тебе.
Тщетно старался бедный феллах доказать жрецам всю незаконность такого отчуждения частной собственности. Жрецы с своей стороны сделали всё, что могли, чтобы вразумить неразумного феллаха, но им так и не удалось убедить владельца в божественности происхождения его собственного быка. Феллах упорно стоял на своем, и Жрецы, приказав ему хранить строжайшую тайну, без дальнейших церемоний увели с собой злополучного быка.
Освещенный утренними лучами солнца храм Аписа представлял великолепное зрелище, производившее впечатление чего-то божественного и таинственного на непосвященных и вызывавшее только улыбку у посвященных, знавших, что за этими таинственными символами ровно ничего не скрывается.
Толпа деревенских женщин собралась под портиком храма и терпеливо ожидала той минуты, когда откроют ворота и примут от них сосуды с молоком, которые они принесли в жертву мнимому новорожденному богу.
Наконец, где-то внутри храма послышался глухой звук рога, и в больших воротах открылась маленькая форточка. Невидимые руки приняли сосуды с молоком, и форточка снова захлопнулась.
В это время в самом святая святых храма стоял в стойле бык Александр и мирно жевал сено, искоса поглядывая на жрецов, усердно намазывавших маслом медовый пирог, который благосклонно изволили кушать высшие духовные особы в честь бога Аписа.
— А молоко-то с каждым днем становится всё хуже, — проговорил кто-то из жрецов.
— Да. Неверие распространяется в народе, — отвечал другой.
— Ну, посторонись же ты, осел! — кричал третий жрец, чистивший скребницей быка. Эти выразительные слова сопровождались не менее выразительным пинком в грудь злополучного животного.
— Да, падает религия, — грустно заметил первый жрец.
— К чёрту все религии, раз они не приносят больше дохода!
— Это всё так, но народу всегда надо иметь какую-нибудь религию, если не теперешнюю, то какую-нибудь новую.
— Да поворотись ты, чучело! — кричал снова жрец, чистивший быка. — Завтра ты, чёрт тебя возьми совсем, будешь изображать боженьку!
После этих слов всё духовенство засмеялось так весело и так громко, как умеют смеяться только духовные особы.
На следующий день бога Аписа покрыли гирляндами и венками, обвили пестрыми шелковыми лентами и повели в процессии за толпой детей и музыкантов вокруг храма для того, чтобы народ мог его видеть и поклониться своему богу.