– Ой, Дмитрич… Только так и можно что-либо исправить.
– Нет, нельзя.
– Да что ты…
– Нельзя, я тебе говорю.
– Дмитрич!
– Ну что…
– Мужики, мужики…
– Ладно, расскажу я вам одну историю. Я это ещё никому не рассказывал, да и вы помалкивайте, ясно?
– Само собой.
– Был у меня случай на войне…
– Это война.
– Да какая разница? Разве что острее всё, ярче, суть-то одна.
– Ну ладно, ладно.
– Дмитрич, не перебивай.
– Да я уже молчу.
– Вот и молчи.
– Да я…
– Так вот.
Все замолчали.
– Так вот, был у меня случай на войне. Послали меня командовать одним там блокпостом, а там, на этом блокпосту, чуть ли не каждый день то прибьют кого-нибудь, то ранят, короче, ужас, да и только, а по соседству с этим блокпостом стоял аул, и всем было ясно, что боевики-то все из аула из этого, а доказать никто ничего не может. Нападут на колонну, через десять минут дома, через пятнадцать всё уже попрятано, и ходят все как ни в чём ни бывало. А командир, который до меня там был, тоже вроде вас– всё правды добивался. Его, кстати, в конце концов пристрелили. А я-то тогда с характером был, крови не боялся, проблем тоже, это сейчас меня жизнь пообтесала, а раньше…
– Майор, не отвлекайся.
– А, ну да. И вот однажды нападение на колонну. Ну, пока приехали, боевиков, конечно же, уже и след простыл, ну мы в аул, обыск там и всё такое, и находят, значит, мои ребятки в погребе у одного деда пацана, лет семнадцати, наверное, а пацан этот раненый, пулевое ранение, кровь прям…
– Короче.
– Короче, пристрелил я его вместе с тем дедом перед всем аулом.
Все молчали.
– И что же потом?
– Потом? Тишина, спокойствие, ни одного нападения. И что, по-вашему, я не правильно поступил? Я убил всего одного урода, ну двух, хотя этот второй, кстати, сам был виноват, зато сколько жизней наших ребят я сохранил? Разве это не правильно? Разве десятки наших молодых пацанов не стоят этих двух уродов? Стоят, ещё как стоят. В конце концов, это – элементарная математика. Вот только так и надо бороться со всякой там сволочью. Это очевидно, это правильно, и никто не переубедит меня в обратном.
Сейчас Дмитрич даже и не знал, что сказать.
Борька поднял стакан.
– Давай, за справедливость.
– …так что не надо, я свои права знаю,– Мирошкин вызывающе посмотрел на Антипова.
Буров хотел было сказать что-нибудь нехорошее в адрес подозреваемого, но почему-то передумал.
– Свободен.
– До свидания.
Мирошкин уверенно вышел из кабинета.
– Во охренел!– всплеснул руками Буров.– Его, того гляди, посадят, а он ещё…
– Да кто его посадит? У нас же, по сути, никаких нормальных доказательств, одни догадки; может, это и вообще не он сделал.
– Может и не он,– вынужден был согласиться Буров,– но всё равно, не нравится он мне.
– За то, что не нравится, пока не сажают.
– Не, ну по таким нары точно плачут. Правильно Дубов говорит, если знаешь наверняка, то и нечего бумажки перебирать.
– Ну, насчёт этого типа мы наверняка не знаем.
– Насчёт этого– да, но отдельных личностей я бы расстрелял вообще без суда и следствия.
– Во ты беспредельщик, оказывается,– улыбнулся Антипов.
– Да ладно уж, беспредельщик. А то, например, не ясно, что Терентьев главный бандюк у нас в области.
– Да это все знают.
– Вот именно, что все знают, а доказательств нет и всё, ничего не сделаешь. А так, если бы можно было просто так взять и посадить, кому от этого хуже стало бы? Только ему, а сколько б народу вздохнуло с облегчением?
– Верно, всё верно.
– И этот,– Буров кивнул в сторону двери,– неужели ты думаешь, что он чист? По морде же видно, что с пелёнок ворует, а ещё права качает! Тоже взять бы его…
– Нельзя, ибо на то оно и право,– Антипов поднял указательный палец, – правосудие.
– Если жалеть каждую сволочь, сомневаться в каждом преступнике, любить всех, что у нас тогда будет?
– Что?
– Анархия, хаос.
– Да,– согласился Антипов и перевернул прочитанный листок.
– Нужно думать не масштабом индивидуальности, а масштабом общества. В конце концов, преступника сажают, чтобы оградить его от общества, а не от него самого. А то, что одному не нравится… Если так нужно всем остальным, изволь.
– Ну, это если виновен, а если нет?
– Я же не говорю по каким-нибудь там доносам сажать? Просто иногда нужно и схитрить, пожертвовать ради большего малым.
– Существуют границы…
– Границы-то, конечно, существуют, но если для всеобщего блага их нужно перейти, то в этом нет ничего зазорного. Как ни крути, а счастье людей в любом случае стоит несчастья одного человека.