На улице кто-то громко закричал, зовя то ли Коляна, то ли Толяна.
– Вот чёрт, сбили с мысли. Что я там написал? Угу. «…здесь человек и донор, и акцептор; смысл здесь имеет само действие, но никак не другой человек; тот – лишь средство. Само действие несёт удовольствие. Это следует уяснить и смириться. Но бывает же и так, что человек жертвует…»
– Нет, не так,– он стёр всё предложение
– Лучше… «Но как же порою человек жертвует даже своею жизнью, ради спасения другого?»– возразят мне гуманисты. Да, человек может вытащить ребёнка из огня, а сам погибнуть; может броситься под танк, обвязанный гранатами, может быть подвергнут пыткам до смерти, но не выдать сподвижника и т.д. И ведь правда… Чушь – нет. «Действительно, здесь никакого удовольствия нет, т.к. человек умирает, мёртвые же, как известно, не смеются (никакого удовольствия ни во время совершения действия, ни после его завершения). Что же выходит, человек может быть и неэгоистичным? Может что-то сделать и не ради себя одного?
«Никак нет. Дело в том, что…»
Зазвонил телефон, как всегда, не вовремя.
– Да.
– Серёг, ты?
– Я. Здорово, Андрей.
– Привет. Слушай, ты завтра до какого времени на работе будешь?
– У меня завтра две первых пары.
– Плохо,– расстроился Андрей.
– А что?
– Да так, другу одному помочь надо. Какой-то у него там расчёт в дипломе не получается.
– Ну, пускай приходит.
– Да он раньше двух не сможет.
– Ну, пускай тогда послезавтра приходит.
– Послезавтра выходной.
– А, ну да.
– Совсем ты, я вижу, заработался.
– Да нет, просто из головы вылетело.
– Ты б отдыхал почаще.
– Выпить и по девкам?
– А что?
– Не приемлю такой отдых. Никакой пользы для ума.
– Зато польза для тела.
– Где же здесь польза для тела?
Андрею сегодня не хотелось что-либо доказывать.
– А тебе лишь бы муть всякую читать и произведеньище своё дописывать.
Сергей промолчал, так как знал, что спорить на эту тему бесполезно, и Андрей это знал, а потому он решил завершить разговор.
– Ну ладно, мне пора.
– Куда?
– Отдыхать.
– А-а, ну тогда пока.
– Ага, до завтрева.(или литературно, до завтра)
В трубке послышались гудки, и Сергей снова сел за работу.
Однако, писать уже как-то расхотелось.
Сергей попробовал сосредоточиться, но мысль упорно не шла.
«Вот Андрей! Совсем сбил с мысли, весь настрой пропал,– Сергей облокотился на руку.– Терпеть не могу, когда меня сбивают,– он выключил компьютер.– Ладно, потом допишу. Пойду, почитаю».
Двухкомнатная квартира, на кухню страшно зайти: всюду немытая посуда, на столе крошки. Вдоль стены стоят кухонный комбайн, миксер и микроволновка, все в пыли, да ещё и неработающие. В комнатах по большей части то же самое: кровать не прибрана, на стульях разбросаны вещи. Заметно, что палас не выбивался лет пять как минимум. В местах, где отклеились или потёрлись обои, висят плакаты с обнажёнными натурами. Впрочем, Андрей управлялся с этим беспорядком меньше чем за час, рассовав валяющиеся вещи по шкафам, а мусор, заметя под диван, под который, к счастью, никто не догадывался заглядывать.
Андрей доел жареную картошку, вернее даже пережаренную, допил пиво и, ничего не убирая, пошёл смотреть телевизор.
Он завалился на диван и взял пульт.
«Здесь ничего, здесь тоже, тут чушь какая-то… Новости, на кой они мне? Так, это вроде бы мелодрама, и кто только такую чушь смотрит? О-о, боевичок, это можно посмотреть».
Он улёгся поудобнее – и закурил.
Прошло положенное время, и фильм закончился. Андрей взял программу: «Так, что у нас сегодня? «Зелёная миля» – чушь, «Красотка» – редкостная чушь… Ага, «Смертельная охота», ну это ещё неплохо. Почти через два часа. Долго. Позвонить, что ли, кому-нибудь? А-а, я же Ваньке обещал расчёт сделать. Та-ак, надеюсь, Серёга дома, хотя где ему ещё быть-то?»
Он набрал номер Сергея.
– Да,– послышалось в трубке. Опять было плохо слышно.
– Серёг, ты?
– Я, здорово, Андрей.
– Привет. Ты завтра до какого времени на работе будешь?
…
Андрей положил трубку и усмехнулся.
«Вот уж странный человек. Мужику двадцать четыре года, выглядит нормально, а на уме только Шпенглеры да Камю какие-то. И когда только жить собирается? Или он намерен всю жизнь свой трактат писать? Вот тоже интересно, уже года четыре, наверное, пишет, а говорит, что ему ещё писать и писать. Делать человеку нечего. Хотя, конечно, мозги у него есть, и ещё какие. Если он это своё произведеньище когда-нибудь напишет, то это будет если и не переворот в философии и психологии, то уж всемирно известная вещица точно, судя по тому, что он говорит и о чём пишет. И чего только в физику подался? У него ж склад ума чисто философский. Хотя, он человек переменчивый; шесть лет назад была тяга к физике, теперь к философии, через пару лет может ещё куда-нибудь с головой ударится, он это запросто. Сманить бы его на какую гулянку, ему бы вообще цены не было, ещё был бы он повеселее и поувереннее. А так хоть…»