Но они, не зная того, что Иуда был предатель, не понимали того, что Он делал и чему учил их.
Тогда, возмутившись духом, Иисус сказал: «Истинно, истинно говорю вам, один из вас предаст Меня».
И опять не поняли они ни того, что Он сделал, ни того, что говорил им. Они только озирались друг на друга, отыскивая того, о ком Он сказал.
В то время любимый ученик Иисуса лежал у груди Его. Симон же Петр, поднявшись, сделал любимому ученику знак, чтобы он спросил Учителя, о ком Он сказал.
И любимый ученик, припав к груди Иисуса, спросил Его.
Но Иисус не ответил прямо, зная, что если бы Он назвал врага Своего, ученики возмутились бы и захотели бы покарать предателя.
Желая не погубить, а спасти Иуду, Иисус, вместо ответа протянул руку Свою, взял кусок хлеба и тихо сказал: «Тот, кому, обмакнув, подам кусок этот». И, подав кусок Иуде, сказал: «Что делаешь, делай скорее».
Ученики, услыхав это, подумали, что Иисус посылает Иуду в город купить то, что нужно к празднику.
Но Иуда понял, что Иисус спасает его от гнева учеников, и тотчас же встал.
Это самое изображено на картине.
Любимый ученик Иоанн один знает, кто предатель.
Он вскочил с места и уставился на Иуду. Он не понимает, не верит тому, чтобы человек живой мог ненавидеть Того, кто так любил его: ему и жалко несчастного и страшно за него. Симон Петр по взгляду Иоанна догадывается и озирается то на Иоанна, то на Иисуса, то на предателя, и в пылком сердце его загорается гнев и желание защитить любимого Учителя.
Иуда встал, поднял одежду, накидывает ее на себя и ступил первый шаг, но глаза его не могут покинуть лица опечаленного Учителя. Еще есть время. Он может повергнуться и пасть к ногам Его, каясь в грехе своем. Но дьявол уже овладел сердцем его.
«Не покоряйся! — говорит он ему. — Не поддавайся слабости, не подвергайся укорам гордых учеников. Они глядят на тебя и только этого ждут, чтобы унизить тебя. Иди».
Иисус лежит, облокотившись на руку, не смотрит, но видит всё и знает то, что делается в сердце Иуды, и ждет, страдая за него: Ему жалко сына погибели. Иисус Своими руками накормил, Своими руками умыл ноги врагу Своему, спас его от кары людской, до конца любовью вызывал его к покаянию и простил его. И всё-таки он не вернулся к Нему.
И Иисус скорбит о нем и о всех тех, которые нейдут к нему.
Иуда вышел и скрылся в темноте ночи.
Едва затворилась дверь, как все ученики узнали, кто предатель. Они волнуются и негодуют. Петр хочет бежать за ним. Но Иисус поднимает голову и говорит: «Дети, недолго Мне быть с вами... Заповедь новую даю вам: да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы любите друг друга. По тому и узнают, что вы Мои ученики, если будете любить друг друга». И тогда только уразумел Симон Петр и другие 10, что сделал Иисус. Тогда только поняли они, что, всею жизнью Своей показывая им пример любви к ближним, Он теперь дал пример им — любви к врагу: Он до последней минуты любил, жалел Иуду, врага Своего, призывал его к Себе и, несмотря на нераскаянность его, всё-таки спас его от гнева учеников.
КАК ЧЕРТЕНОК КРАЮШКУ ВЫКУПАЛ.
Выехал бедный мужик пахать, не завтракамши, и взял с собой из дома краюшку хлеба. Перевернул мужик соху, отвязал сволока, положил под куст; тут же положил краюшку хлеба и накрыл кафтаном. Уморилась лошадь и проголодался мужик. Воткнул мужик соху, отпрёг лошадь, пустил ее кормиться, а сам пошел к кафтану пообедать. Поднял мужик кафтан — нет краюшки; поискал, поискал, повертел кафтан, потрёс — нет краюшки. Удивился мужик. «Чудное дело, — думает. — Не видал никого, а унес кто-то краюшку». А это чертенок, пока мужик пахал, утащил краюшку и сел за кустом послушать, как будет мужик ругаться, и его, чорта, поминать.
Потужил мужик.
— Ну, да, — говорит, — не умру с голоду! Видно, тому нужно было, кто ее унес. Пускай ест на здоровье!
И пошел мужик к колодцу, напился воды, отдохнул, поймал лошадь, запрёг и стал опять пахать.
Смутился чертенок, что не навел мужика на грех, и пошел сказаться нàбoльшeмy чорту. Явился к нàбольшему и рассказал, как он у мужика краюшку унес, а мужик заместо того, чтобы выругаться, сказал: «на здоровье!» Рассердился нàбольший дьявол.
— «Коли, — говорит, — мужик в этом деле верхà над тобою взял, ты сам в этом виноват: не умел. Если, — говорит, — мужики, а за ними и бабы такую повадку возьмут, нам уж нè при чем и жить станет. Нельзя этого дела так оставить! Ступай, — говорит, — опять к мужику, заслужи эту краюшку. Если ты в три года сроку не возьмешь верха̀ над мужиком, я тебя в святой воде выкупаю!
Испугался чертенок, побежал на землю, стал придумывать, как свою вину заслужить. Думал, думал и придумал. Обернулся чертенок добрым человеком и пошел к бедному мужику в работники. И научил он мужика в сухое лето посеять хлеб в болоте. Послушался мужик работника, посеял в болоте.
У других мужиков всё солнцем сожгло, а у бедного мужика вырос хлеб густой, высокий, колосистый. Прокормился мужик до нови, и осталось еще много хлеба. На лето научил работник мужика посеять хлеб на горах. И выпало дождливое лето.
У людей хлеб повалялся, попрел и зерна не налило, а у мужика на горах обломный хлеб уродился. Осталось у мужика еще больше лишнего хлеба.. И не знает мужик, что с ним делать.
И научил работник мужика затереть хлеб и вино курить. Накурил мужик вина, стал сам пить и других поить. Пришел чертенок к нàбольшему и стал хвалиться, что заслужил краюшку. Пошел нàбольший посмотреть.
Пришел к мужику, видит — созвал мужик богачей, вином их угощает. Подносит хозяйка вино гостям. Только стала обходить, зацепилась за стол, пролила стакан. Рассердился мужик, разбранил жену:
— Ишь, — говорит, — чортова дура! разве это помои, что ты, косолапая, такое добро на земь льешь?
Толконул чертенок нàбoльшeгo локтем: Примечай, — говорит, — как он теперь не пожалеет краюшки.
Разбранил хозяин жену, стал сам подносить. Приходит с работы бедный мужик, незваный; поздоровался, присел, видит — люди вино пьют; захотелось и ему с устали винца выпить. Сидел-сидел, глотал-глотал слюни, — не поднес ему хозяин; только про себя пробормотал: «Разве на всех вас вина напасешься!»
Понравилось и это нàбольшему чорту. А чертенок хвалится — «Погоди, то ли еще будет».
Выпили богатые мужики, выпил и хозяин. Стали они все друг к дружке подольщаться, друг дружку хвалить и масляные облыжные речи говорить.
Послушал, послушал нàбoльший, — похвалил и за это. — Коли, —говорит, — от этого питья так лисить будут да друг дружку обманывать, они у нас все в руках будут. — Погоди, — говорит чертенок, — что дальше будет; дай они по другому стаканчику выпьют. Теперь они, как лисицы, друг перед дружкой хвостами виляют, друг дружку обмануть хотят, а погляди, сейчас как волки злые сделаются.
Выпили мужики по другому стаканчику, стала у них речь погромче и погрубее. Вместо масляных речей стали они ругаться, стали друг на дружку обозляться, сцепились драться, исколупали друг дружке носы. Ввязался в драку и хозяин, избили и его.
Поглядел нàбольший, и понравилось ему и это. Это, — говорит, — хорошо.
А чертенок говорит: «Погоди, то ли еще будет! Дай они выпьют по третьему. Теперь они как волки остервенились, а дай срок, по третьему выпьют, сейчас как свиньи сделаются».
Выпили мужики по третьему. Рассолодели совсем. Бормочат, кричат, сами не знают чтó, и друг дружку не слушают. Пошли расходиться — кто порознь, кто по-двое, кто по-трое — повалялись все по улицам. Вышел провожать гостей хозяин, упал носом в лужу, измазался весь, лежит как боров, хрюкает.
Еще пуще понравилось это нàбольшему.
«Ну, — говорит, — хорошо питье ты выдумал, заслужил краюшку. Скажи ж ты мне, говорит, как ты это питье сделал? Не иначе ты сделал, как напустил туда сперва лисьей крови: от нее-то мужик хитрый как лисица сделался. А потом — волчьей крови: от нее-то он обозлился как волк. А под конец подпустил ты, видно, свиной крови: от нее-то он свиньей стал».
— Нет, — говорит чертенок, — я не так сделал. Я ему всего только и сделал, что хлеба лишнего зародил. Она, эта кровь звериная, всегда в нем живет, да ей ходу нет, когда хлеба с нужду рожается. Тогда он и последней краюшки не жалел, а как стали лишки от хлеба оставаться, стал он придумывать, как бы себя потешить. И научил я его потехе — вино пить. А как стал он Божий дар в вино курить для своей потехи, поднялась в нем и лисья, и волчья, и свиная кровь. Теперь только бы вино пил, всегда зверем будет.